Кто-то двигался там, длинный, узкий как тень, в широком плаще, вытянутый в струнку, и смотрел в пол, нет, не стоял, а как бы, слегка подтанцовывая, сутуло поворачивался то одним боком, то другим. Туда-сюда. Упорно глядя вниз.
Номер Один задрожал. По спине побежал мороз. Спрятался. Подождал, выглянул из-за угла. Нет, это было что-то живое, человек. Но он как-то поворачивался всем туловищем, туда-сюда, легко. Низко свесив голову, танцевал, подкручивался уныло. Наверху, прямо за слуховым окошком. То направо... теперь налево...
У Номера Один на голове зашевелились волосы. В прямом смысле слова зашевелились. Как будто наполнились муравьями. Ничего более страшного он не видел в своей жизни. Человек висел на каком-то шнурке. Но он покачивался. То есть? Висит недавно? Или я его задел?
Номер Один подбежал, приподнял это туловище, инстинктивно надеясь ослабить натяжение. Прижал к себе тощенькое тельце, уж он покойников повидал на веку, санитаром работая. Это молоденькая девушка висела.
Он ее нечаянно задел, когда вылезал из слухового окна.
Номер Один долго одной рукой пилил пояс своим обрезком жести, не получилось, тогда поднялся на поперечное бревно (откуда она, видимо, и соступила), растянул петлю, снял тело. Утюжил, попытался сделать искусственное дыхание, непрямой массаж сердца, как учили. Но она уже ушла. Девочка лет пятнадцати. Язык прикушен. Полуоткрытые глаза тускло смотрят, как сквозь полоски целлофановой пленки. У мамы были такие же глаза, когда он ее нашел тем утром в ее постели. Девочка черненькая, с челочкой. Такая Одри Хепберн. Господи. Ну, такой мало надо, чтобы обидеться и казнить себя.
Или повесили малышку... Такой дом.
Оставив ее на полу, он тронулся идти.
Грохочет, дрожит дальний люк. Под ближним стоит ждет кто-то с собакой. Она надрывается.
Один ход, в слуховое окно.
Кое-как выбрался на божий свет, одной ногой ступил на крышу, заглянул подальше вниз, нет ли наблюдателей.
Вдруг снизу закричал пронзительный женский голос:
- Молодой человек! Вы работник там?
Какая-то заполошная тетка орала с улицы, указывая на крышу. Толстая тетка в пестром полосатом свитре. Господи... Как та, под трамваем...
- Вы там работник, вы девушку наверху не видали?
Вздрогнул. Еще этого не хватало.
Тут же поднял обе руки, из стороны в сторону отрицательно помахал ладонями, заболтал головой. Понял, что она не поверила. Слишком яростно возражал. Не знающие не понимают вопроса и обычно равнодушны. Даже не ответят. Лгущие реагируют бурно.
Женщина неутешно кричала:
- Дочку мою!
Да уймись ты, сейчас услышат прибегут. Пошел, гремя, посмотреть. Дом стоял отдельно, не было перехода на другую крышу, разве только прыгать вниз. Начал соступать обратно на чердак, втянул ногу, оглядываясь на улицу.
Голос настиг:
- Я поднимусь, не уходите! А то там было заперто! Ее видали она в парадное заходила! Я проверила по квартирам кроме одной. Номер тринадцать! Нету нигде! Остался чердак! Но замки висят! У вас ключ, ключ? Не уходите, умоляю! Второй день ее не можем найти! Поищите ее там!
Он пожал плечами и покачал головой, как немой. Развел руками: нету, мол.
Опять она не поверит.
Женщина визжала:
- А то ушла! Буквально накануне!
Неразборчиво.
Он кивнул. Она продолжала что-то кричать. Останавливались люди, смотрели наверх, на него.
- Ее могли спасти! Она ушла! Уже ее готовили! Но ушла! Понимаете, месяц, всего месяц дали! Где она скитается? Не ела день! Готовили! Шестнадцать лет! Худая совсем! Копераци-иии!
Он уже стоял, скорчившись, наполовину в слуховом окне.
- На всякий случай Ксюша! Ксюша ее зовут! Сразу сообщите, во дворе напротив за садом! Клиника за решеткой! Ну вы знаете! Там пост стоит, пост, поняли? Круглосуточно! Они знают! Их предупредили! Или регистратура! Куда вы, подождите меня!
Кивнул, скрываясь. Баба орала:
- Ей месяц дали! Только месяц! Тридцать дней! По методу ...онько! (Неразборчиво). Брались уже!
Посмотрел вниз - так и есть, та тройка во главе с отпетой девкой стояла рядом с тетей на тротуаре и внимательно смотрела прямо в его глаза. Тетенька вопила:
- Месяц! Месяц ясный! Светит месяц, светит месяц! (или что-то в этом духе, какой-то бред).
Скрылся.
Слева лежал, вытянувшись, труп. Ну найдут и без меня. Я сам почти труп, прости меня.
Сзади свисал со стропила пояс с петлей, готовая казнь.
Он встал над распахнутым люком. Внизу виднелась лестничная площадка, ступени, и все лаяла собака.
А, они с этой стороны не идут, потому что сами, уходя, и поставили ящик на люк! Знают, что тут хода нет.
Спохватился, вернулся к веревке, поднял свой кусок жести. Надо срезать.
А не убили ли девочку те трое? То-то девка не хотела, чтобы он шел наверх. Показывала во двор. Беспокоилась. А! Они все трое волновались, что он на крыше!
Может, мертвая девочка перебежала дорогу этой твари? С кем-то встречалась, с кем было нельзя? С клиентом той девки? Такие малявки из-под мамы вообще дико любопытны и глупы, их охмурить ничего не стоит.
Но девочка такая худая, явно патология какая-то. Чуть ли не кахексия. Предсмертное истощение.
Что за растянутое время. Сделать ничего нельзя. Вилка, по шахматному говоря. Невозможно пошевелиться. Тут уже речь идет не о деньгах. Прикончат. Вылезти на крышу и заорать? Тогда деньги уйдут! Квартира! Еще чего.
Он осторожно заглянул куда собирался, в люк и на площадку, в пределах видимости не было никого. Собака лаяла.
И тут же под ним, очень близко, загремел замок, открылась дверь, лязгнув натянувшейся цепочкой, и тонкий старушечий голосок закричал:
- Нет, нет! Уже хватит! Капля моего терпения переполнилась! Больше не могу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65