– Хорошо нам сидеть здесь, в тени палатки, а каково солдатам! – сказал кто-то из окружающих.
– Прибывающие из Нового города войска должны сделать сегодня переход в сорок километров, – продолжал тот же голос.
– Можно было бы, мне кажется, изменить диспозицию, – заметил другой из сидевших врачей несмелым тоном.
Со всех сторон посыпались возражения и укоры:
– Что вы, что вы! Разве можно менять диспозицию? Главная цель маневров будет сведена на нет. Ни в каком случае.
– Такой ли нам предстоит марш, когда Ворота откроются, и сможем ли мы тогда считаться с погодой? – заметил первый из разговаривавших.
В это время в палатку вошел новый человек. Он быстрыми шагами подошел к доктору Левенбергу и, вытягиваясь по-военному, подал ему радиотелеграмму.
Доктор Левенберг пробежал глазами небольшой листок и, поднявшись с места, произнес официальным тоном:
– Мною получено извещение, что в войсках появилась какая-то болезнь; многие заболели, есть смертельные случаи. Прошу всех по местам, с минуты на минуту можно ждать первый транспорт.
При первых же словах Левенберга все вскочили. Волнение изобразилось на лицах. Посыпались вопросы.
– Я не имею никаких подробностей, – отвечал Левенберг. – Болезнь, по-видимому, не определена.
Я со своей стороны сделал предположение:
– Быть может, какое-нибудь инфекционное заболевание?
– До сих пор в нашей стране не наблюдалось никаких эпидемий, – возразил Левенберг.
– Может быть, солнечный удар, – заметил кто-то.
– Не будем гадать, прошу по местам, – заключил Левенберг.
Хотя я не был непосредственно заинтересован больными, тем не менее это известие потрясло и меня. Болезнь и смерть как-то мало вязались с Долиной Новой Жизни. Мне было нечего делать, а сидеть спокойно в палатке я не мог. В это время мимо лазарета проходил бесконечный обоз. Я подошел к дороге и стал в тени дерева.
Вдруг я услышал свое имя, которое выкликал кто-то. Голос звучал неясно, но тем не менее мне казалось, что он очень хорошо мне знаком. Я увидел фигуру солдата, ловко спускающегося на ходу с большого грузовика. Он соскочил с подножки и стал около меня. Тут только я узнал Ура. Лицо его улыбалось, и глаза светились восторгом. Он заговорил, как всегда, отдельными словами:
– Я очень доволен. Войска, пушки, машины. Очень интересно. Все идем вперед. Стрельба, взрывы, много шума. Когда Ворота откроются, мы пойдем через весь мир…
Он болтал еще что-то и потом побежал догонять свой автомобиль.
«Этот человек находится тоже под общим гипнозом», – подумал я.
В это время с боковой дороги показалась пехота; она шла густой массой, такая же грозная и решительная, как вчера, но у солдат был усталый вид, и шаги отбивались не так твердо и ритмично. Некоторые из проходивших мимо производили тяжелое впечатление. Лица их были бледны, губы посинели и обветрились. Вокруг глаз лежала темная полоса, щеки провалились, но глаза всех, кого я мог видеть, и бодрых и усталых, устремлялись вперед и горели каким-то лихорадочным огнем.
Мне эта масса напомнила одну картину, которую я видел в Париже на выставке: крестоносцы, шествующие по пустыне и страдающие от жажды и голода, но видящие перед собою пленительный мираж – освобождение гроба господня. Нужно думать, что проходящим здесь мерещились впереди открытые Ворота.
Я услышал завывание сирен. Целый поезд автомобилей с красными крестами несся навстречу войскам. Когда он был около палаток лазарета, санитары окружили кареты и стали извлекать носилки с распростертыми на них солдатами; зрелище было весьма печальное, но проходившие мимо, по-видимому, были очень мало тронуты им. Возможно, они думали, что это не настоящие больные.
Я боялся мешать врачам и вошел в палатку только через час, когда смятение несколько улеглось.
Левенберг сидел за столом и что-то писал. Увидев меня, он на минуту оторвался от бумаги.
– Произошло нечто непредвиденное. Переутомление или жара, а, может быть, и то и другое вместе, повлияли особенно сильно на людей некоторых разрядов. Из всех прибывших больных большинство принадлежит к разрядам 170-му и 178-му. Паралич сердца, разрывы сосудов периферических и более глубоких. Апоплексия, паралич и смерть.
Левенберг опять уткнулся в бумагу.
– Пишу донесение, простите, некогда.
Я увидел одного из докторов, который забежал в палатку, что-то захватил с собой и намеревался уходить. Я спросил разрешения последовать за ним, чтобы посмотреть больных.
Он отвечал:
– Я иду к заболевшему доктору; бедняга в тяжелом положении, сейчас привезли с фронта.
На складной кровати лежал бледный человек с закрытыми глазами; руки его безжизненно свесились на пол, и тяжелое, клокочущее дыхание было очень частым. Из полуоткрытого рта выдавались белые большие зубы. Куртка и рубашка были расстегнуты, и на груди виднелись багровые пятна подкожных кровоизлияний. Доктор опустился рядом с ним на колени и пощупал пульс.
– Сердце едва работает, – сказал он.
Я заметил номер умирающего – разряд 175-й, – и вдруг мне показалось, что я знаю это лицо. Я всмотрелся. Конечно, это был доктор, которого я видел в госпитале, когда впервые проснулся в Долине Новой Жизни. В мозгу у меня сейчас же встали его слова: «Я буду еще долго жить».
Умирающий издал хриплый стон; руки и ноги его судорожно дернулись, и пенистая кровь выступила изо рта и ноздрей.
Доктор встал, и голова его печально опустилась.
– Все кончено, – проговорил он.
Я думал: «Несчастный, ты, наверное, так же хотел прожить долгую и интересную жизнь, как Кю; так же, как он, ты, может быть, надеялся, что с помощью науки проживешь две-три жизни, а вышло, что ты погибаешь со всем твоим разрядом – 175-м».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152