Но эти были не белые, они отливали металлическим блеском, ярким, как золотая фольга, в которую оборачивают шоколадные конфеты; казалось, весь шкаф был пронизан им. У них были длинные, собранные на запястьях рукава и твердые высокие воротники. В таких костюмах по телевизору показывают казаков и их акробатические танцы.Паркер вынул одну тунику, осмотрел ее на свету, удовлетворенно кивнул и положил обратно. Да, Фуско не зря съездил в Нью-Йорк, где взял напрокат эти вещи. Это было то, что надо.Он вернулся в гостиную. Фуско мыл тарелку.Паркер крикнул ему:— Ничего, хорошо смотрятся. Фуско закрыл кран.— Нравятся? Мне пришлось заглянуть в три места. — Вытерев руки посудным полотенцем, он вошел в гостиную. — Вы бы видели, что только они не пытались мне всучить.Паркер сел на софу.— Вы увезли отсюда все свои вещи?— Конечно, — ответил Фуско. — Да у меня их немного. Получилось одно место, я отправил его сегодня утром по «Рейлвей экспресс». — С отелем он рассчитался еще в воскресенье утром и после этого ночевал здесь, лишь последнюю ночь провел в нью-йоркской гостинице.— На какой адрес?— Манхэттен, до востребования.— Правильно.— Хотите кофе? Что-нибудь выпить?— Ничего не надо.Паркер закрыл глаза. Он знал, что большинство людей нервничает перед делом, а нервничающие люди любят поговорить. Он не хотел разговаривать, и самый простой способ избежать этого — закрыть глаза. Когда у вас закрыты глаза, люди не решаются вас тревожить, даже если знают, что вы не спите.Так он сидел, не думая ни о чем определенном; бессвязные мысли относились главным образом к Пуэрто-Рико и Клер. Он ждал.Наконец Фуско сказал:— Вот и мальчики.Тогда он открыл глаза и встал.У дома остановился микроавтобус. Из него вышли трое. Впереди шел Джек Кенгл, за ним следовал Билл Стоктон, высокий, тощий парень с черными волосами и разболтанной походкой. Замыкал шествие Филли Уэбб, владелец микроавтобуса; ему предстояло сегодня вечером сидеть за рулем. Он был маленького роста, коренастый, смуглый, с подбородком и руками штангиста, что делало его похожим на обезьяну.Фуско открыл им дверь; все они были одеты, как Паркер, — белые рубашки, черные брюки, бесшумные мягкие подошвы.— Это время я всегда ненавидел, — сказал Кенгл. — Перед делом, понимаете? Когда нужно только ждать.— Наверное, здесь найдется колода карт, — сказал Уэбб.— Конечно, — отозвался Фуско. — Мы можем играть на кухне. Я сейчас посмотрю.Четверо уселись, чтобы убить время, играть в покер. Ставки делали небольшие; считалось, что игра на деньги, которые еще не украдены, может принести неудачу.Паркер не играл. Он предпочел сидеть в гостиной, ничего не делая, снова и снова прокручивая в голове каждую деталь будущей операции, проверяя, не упустил ли он что-нибудь важное.Элен вернулась домой в двадцать минут третьего.Бросив взгляд на мужчин, играющих в карты за столом в кухне, она спросила Паркера:— Долго вы еще намерены пробыть здесь?— Уже недолго, — ответил он.У Элен был вид человека, пришибленного горем. Молча походив по гостиной, она ушла в спальню. Паркер, нахмурившись, наблюдал за ней. Его тревожило ее поведение, не нравились внезапные и частые перемены в настроении.Все началось со странного предложения, высказанного безразличным, без капли чувственности тоном. Тем не менее это было сексуальное предложение, но сделала она его словно против своей воли, подчиняясь импульсу, которого не понимала и сама.Он ни на минуту не усомнился в характере ее предложения. До этого она два дня то смотрела на него кротко и покорно, то пыталась устраивать сцены, словом, вела себя так, как если бы считала, что он жаждет уложить ее в постель.Потом это внезапно кончилось, и наступила новая фаза. От нее стала исходить ненависть, холодная, молчаливая, смертельная. Она была всегда рядом и бросала на него такие злобные и враждебные взгляды, что, казалось, ищет только предлога, чтобы броситься на него с ножом.Но и это кончилось. Ему показалось, что изменения в ее настроении каким-то образом связаны с сеансами психотерапии: уходя в одном настроении, она приходила в другом. Фазу ненависти сменила фаза равнодушия; Элен стала полностью его игнорировать, будто его не существовало вовсе. Это было не высокомерие монаршей особы, когда игнорирование нижестоящего все же не означало неведения о его существовании. Нет, Паркер просто перестал существовать для нее, как если бы в ее глазах образовалось слепое пятно, в центр которого неизменно попадал он.Такое ее поведение устраивало его более всего, но потом снова все изменилось — в последнее время в ее глазах появился панический страх разоблачения, который заставлял его нервничать в ее присутствии почти так же, как нервничала она сама. Паркер пытался выяснить у Деверса и Фуско, что бы это могло значить, но оба уверили его, что Элен не способна совершить ничего такого, что могло бы привести ее в такое состояние. Например, позвонить в полицию.— Знаете, иногда на нее что-то находит, — сказал Деверс, а Фуско прибавил:— Элен не станет стучать, это у нее просто месячные.Паркеру пришлось поверить им на слово, но все это ему совсем не нравилось, и, когда она вертелась около него, он с трудом сдерживал раздражение.Как бы там ни было, скоро все кончится. Сегодня вечером он уйдет из этого дома навсегда, и пусть Элен Фуско продолжает озадачивать окружающих, его уже это не будет касаться.Но он не предвидел, что ему предстоит еще одна, последняя беседа с ней. Сразу же после трех она вошла в гостиную и села на противоположный от него конец софы. Она курила, время от времени нервно постукивая сигаретой по пепельнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45