.. На водопроводной колонке стояла кружка, а к ней от калитки протянута нитка... Когда я вошел, раздался грохот, кружка упала на камни... Ладно, Илья, — произнес Вобла после некоторой заминки. — Не надо так... Достану я его. Он на мне. Все. Отвали! — Вобла резко бросил трубку.Часто бывает так, что, слушая чей-то разговор, человек далеко не все в нем понимает. Мелькают незнакомые слова, которых раньше он и не слышал, какие-то намеки, напоминания о прошлых событиях, упоминаются незнакомые ему люди... Но суть разговора улавливается при этом безошибочно. Взаимоотношения, зависимость, превосходство — все схватывается, и нередко даже более точно и правильно, нежели это осознают сами собеседники.Для них суть может быть затуманена обилием слов или же исчезает в излишних подробностях.Вот и Афганец, слушая разговор Воблы с Огородни-ковым, все понял предельно ясно. И хотя он даже не все слова разобрал, не слышал, что отвечает Огородников, но уже знал, что сегодня из этого дома уйдет только один человек.Или он, или Вобла.Милицейский оборотень не имеет права оставить в живых его, Афганца, а он, Афганец, конечно же не подставит собственную шею.Снизу не доносилось ни единого звука, видимо, Вобла остался сидеть за столом. Соображал он подолгу, причем всегда в каких-то думательных позах — то рукой щеку подопрет, то в затылке почешет, то лоб ладонью обхватит. Видимо, такие позы как-то взбадривали его и неповоротливые мозги начинали худо-бедно шевелиться.И еще знал Афганец, что Вобла трусоват и ленив. Потому той ночью и оставил мальчишку в живых — поленился под кровать заглянуть, да и страшно ему было оставаться в квартире хотя бы на секунду дольше. Выпустив несколько пуль в спину матери, так и не удосужился осмотреть комнату внимательнее, не хватило у него для этого внутренней добросовестности.Да, добросовестности у Воблы не было. Что бы он ни делал — служил в милиции, убивал людей, да и сейчас вот, не осмотрев толком дома, не заглянув ни в туалет во дворе, ни на чердак, принялся звонить и докладывать о том, что, дескать, не может выполнить порученное по не зависящим от него причинам. Рассчитывал на одно — Огородников скажет, что, раз нет Афганца на месте, возвращайся на службу в свой кабинет, под крыло непосредственного начальства.Но Огородников оказался добросовестнее.Он знал этот дом, знал его укромные уголки, поскольку не раз бывал здесь, случалось, и на ночь задерживался, иногда и недельку-вторую мог провести вдали от людей, которые сбивались с ног, разыскивая его по всему городу.— А на чердак заглянул? — спросил, видимо, Огородников во время разговора с Воблой. Этих слов Афганец не слышал, не мог слышать, но о том, что они прозвучали, догадался сразу, едва громыхнула лестница в углу комнаты. Вобла неловко и бестолково подтаскивал ее к лазу на чердак, причем нарочито громко, излишними звуками гася в себе трусоватую дрожь. Дескать, если и есть на чердаке человек, глядишь, проснется, слово какое скажет и ему, Вобле, легче будет сообразить, как вести себя дальше.Грохот лестницы о край лаза раздался совсем рядом, но Афганец не пошевелился. Только правая рука его легонько скользнула вдоль бедра, беззвучно раздвинула пластмассовую «молнию». Как только пальцы коснулись прохладной эбонитовой рукоятки, он сделал глубокий вздох, который казалось, снял с него напряжение и освободил для решений быстрых и неожиданных.— Ну вот, — прошептал он. — Вот и все...С грохотом откинулась крышка на разболтанных петлях и на чердак снизу хлынул поток света. Через секунду в проеме показалась голова Воблы. Он невидяще моргал выпуклыми своими глазами, но после яркого солнца ничего не видел. Сунув в темноту руку, Вобла наткнулся на ногу Афганца и тут же испуганно отшатнулся.— Кто здесь? — спросил он нарочито громко.— Свои, — ответил Афганец.— Коля? Ты?— Ну.— А чего забрался сюда средь бела дня?— Отдыхаю.— Устал?— Немного есть.— Слава утомила?Вобла все еще стоял на лестнице и лишь голова его торчала снизу, как бюст. Скосив глаза, Афганец заметил, что обеими руками он держится за край лаза и потому сейчас вот, в эти мгновения, ничего сделать ему не сможет.Будь Вобла поумнее, он бы сразу понял, что лучшего случая выполнить задание и прикончить Афганца, засветившегося на весь город, быть не может — выстрел, еще один, потом контрольный выстрел в голову, и дело с концом. И тогда ему оставалось бы только захлопнуть лаз, отнести лестницу в угол и выйти, не забыв набросить замок на ржавую петлю двери.Все это так, но, если бы Вобла был поумнее, он вряд ли оказался бы в этой компании. Подловатым человеком был Вобла, по сути своей подловатым. Вот так просто убить Афганца ему казалось не то чтобы неинтересно, а вроде того, что он теряет возможность показать свою силу, неуязвимость, показать, насколько он выше этого придурка, недобитого в горах Кандагара.— Так что, слава утомила? — повторил он.— Какая слава?— Ну как же... Весь город только о тебе и говорит! У всех ментов твои портреты! По телевизору показывают каждые полчаса! То тебя, то девушку твою в ванне, то тебя, то девушку... Выглядит она, правда, неважно, но впечатление производит! — расхохотался Вобла.Не надо бы ему так куражиться, ох, не надо, но сказанного не вернешь. Никогда не позволял себе Вобла так разговаривать с Афганцем, нутром чуял, что за внешней неторопливостью, даже какой-то забитостью Афганца таится нечто такое, чего следует опасаться. И то, что он вот так заговорил, со смехом, с прибаутками, по девушке прошелся, напомнив все, что произошло в ванной, еще раз убедило Афганца в том, что Вобла пришел по заданию, а задание его в точности совпадает с тем, что сказал Петрович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89