Слова выдавливались с трудом, и он в паузах между ними тяжело втягивал в себя воздух:— Скажи… Энунду, что я… раскаиваюсь… в своих грехах… в жертвенной пище… тоже… и прошу тебя… принять новую веру… и… мальчики тоже…Сигрид лишь кивнула головой. Говорить она не могла. Он попытался сказать еще что-то и со стоном проговорил:— Осени меня крестным знамением.Она исполнила его просьбу.Глаза его еще раз блеснули, рука потянулась так, как будто он искал ее руку, и она схватила ее.— Сигрид, — прошептал он, — благодарю тебя…Он начал бормотать, но что он говорил, она понять не могла. Но вот голос его затих, и спустя мгновение голова откинулась в сторону.
Сигрид не знала, как долго просидела там, не двигаясь, держа в своей руке руку усопшего. Ей хотелось плакать, но слезы не приходили. Она подняла голову, только когда почувствовала, что кто-то стоит рядом с ней. Это были ее сыновья. Говорить она не могла. Но когда они опустились на колени возле нее, она обняла их за плечи.Наконец она встала. Осмотрелась вокруг в бледном свете утра.Дома бросали косые тени, поблескивало холодное оружие, резко выделялись жестокие лица мужчин. Они казались почти нереальными. В просветах между домами она видела Страумен и фьорд. Но все, что она видела, как будто окоченело, стало таким околдованным, твердым и безжизненным, как стекло.«Многое видел этот могильный холм». Когда она слышала это? Она снова повернулась к усопшему. Лицо его было спокойным.— Женщина!Она вздрогнула, услышав этот резкий голос, и повернула голову к говорившему. Это был человек невысокого роста, но широкоплечий, с пронзительным взглядом. Вид его внушал страх.— Кто вы? — спросила она, хотя и знала, кто это мог быть.Он впился в нее глазами.— Кто ты, не знающая своего конунга?Она смело встретила его взгляд и почувствовала смущение от того, что не испытала страха. Но тут же поняла почему. Ей нечего бояться; хуже того, что случилось, уже не может произойти.— Я была женой Эльвира, — сказала она. И это небольшое слово «была» нанесло ей ужасную рану. — Могу я просить о милости, конунг? — продолжала она, но слово «конунг» чуть не застряло у нее в горле.Король поднял руку, показывая этим, что она может говорить.— Эльвир умер, как христианин, — сказала она. — Я хотела бы похоронить его по христианскому обычаю.Но король прищурил глаза, и ей показалось, что в них проскочила искра, как в глазах змеи.— Нет! — произнес он. — Он был псом-язычником и не имеет права быть погребенным в священной земле. — Он знаком показал Сигрид, что она должна удалиться.Перед тем как уйти в зал, она обернулась и посмотрела на одного из мужчин, стоявших у входа. Она узнала того высокого человека, с которым разговаривала сначала.— Кто это? — спросила она.— Один из сыновей Арни Арнмодссона из Гиске, королевский лендмана на юге в Мере, — таков был ответ. — Зовут его Финн.Она кивнула. Потом бросила последний взгляд на тело Эльвира и вошла в дом.
Прошло три дня с убийства Эльвира. Сигрид не была на его похоронах; король запретил ей. Но Грьетгард издалека видел, где его зарыли. Севернее могильного кургана.Первый день Сигрид сидела, как окаменевшая, и молчала, если с ней кто-нибудь заговаривал. Почему она не плачет, спрашивали женщины, как плакали те, кто остались вдовами? Но она не могла плакать, ибо чувствовала не теплую живую боль, а жгучий мороз.В эти дни убили многих: бонда, жившего в Мэрине, Бьёрна из Саурсхауга и других, проживавших в округе. Олав приказал доставить ему всех, кто обычно, как думал король, участвовал в языческих обрядах.Их одного за другим приводили в залу к конунгу, как пленников. Некоторые вели себя гордо, на большинство же было жалко смотреть, когда они бросались на колени перед королем.
«Найди себе занятие, — говорила Хильда из Бьяркея. — Если у тебя есть чем занять руки, то даже самое плохое будешь переносить легче».И Сигрид в Мэрине вытащила ткацкий станок, и последние дни проводила за ним.Мысли она гнала от себя, ибо знала, что если она позволит чувствам овладеть собою, то сойдет с ума. И она вспомнила свою мать. А может, будет лучше, если она потеряет разум? Матери по-своему было хорошо, когда она бродила по усадьбе и несла чепуху. Сыновья же ее — Турир и Сигурд — старались помочь ей.Единственное, что поддерживало Сигрид, стиснувшей от горя зубы, — это предчувствие, появившееся у нее еще до смерти Эльвира, которое день ото дня все более крепло: она ждала ребенка.
Сигрид сидела в зале, когда король собрал совет и вершил суд над теми, кто, как полагал, принимали участие в жертвоприношениях в Мэрине.«Суд», — с горечью думала она. Она вспомнила мысли Эльвира о законах: они защищают права каждого человека от притязаний более сильного и обязывают каждого выступать в защиту прав более слабого.Дело Эльвира должно было рассматриваться первым, но она не пошла на суд. В конце концов, пришел человек и вывел ее: король пожелал, чтобы она услышала приговор.Он был коротким и беспощадным.Конунг лишал Эльвира всех прав, несмотря на то, что тот был убит безоружным, а усадьба Эгга и все остальное добро Эльвира стали принадлежать теперь Олаву.Сигрид попросила о возможности предстать перед королем, ей необходимо было поговорить с ним. Ей было позволено говорить. Она прошла сквозь кольцо людей, окруживших короля. Много глаз следили за ней, пока она подходила к Олаву; лицо ее было таким же белым, как головной платок, а глаза под черными бровями казались огромными.Многие смотрели на нее с восхищением. Большинство людей короля любовались этой молчаливой женщиной, переносившей горе без слез. Были здесь и такие, которые могли рассказать, что она сестра Турира Собаки, лендмана короля на севере страны в Халогаланде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81