Кто его послал?
Девушку подвели к массивным каменным воротам, возле которых дремали два стражника. Глядя на высокие серые стены, невозможно было определить, насколько богат хозяин дома, и каков его статус. Между тем это был далеко не последний в столице Османской империи человек, эмин Асфандияр-ага.
Асфандияр-ага принадлежал к тому огромному количеству людей, что живут сознанием своей исключительности, но при этом постоянно испытывают гнет множества обязанностей по отношению к государству и власти, не являясь хозяевами собственной жизни. Он был одним из тех, чей мир есть мир лицемерия, дурных привычек, пустых грез, ненужных сомнений – темница для разума и души.
Асфандияр-ага родился в Стамбуле, свою приносящую немалую выгоду должность унаследовал от отца, жил в большом и богатом доме, в окружении дорогих вещей, прекрасных наложниц и угодливых слуг. И как ни странно, порой ощущал себя несчастным.
Жизнь должна приносить удовлетворение, пища – радовать вкусом, любовь – изумлять новизной. Ничего этого не было: к тридцати годам Асфандияр-ага знал все и все испробовал, его тошнило от денег, а любовные объятия навевали скуку. Он слишком хорошо знал, что нужно от него женщинам, а ему – от них, и устал от притворного сладострастия и покорности. Надежда получить наслаждение в «садах Аллаха» тоже не вдохновляла. Человеческая вера в блаженство души после смерти проистекает из неудовлетворенности тем, что имеешь в земной жизни, а Асфандияр-ага имел все или почти все. По крайней мере, он не мог ответить на вопрос, что бы еще хотел получить, какие блага помогли бы ему вернуть интерес к собственному существованию. Когда он посещал хамам для избранных и, возлежа на диване после расслабляющего массажа, пил с приятелями кофе и курил кальян, то убеждался, что некоторые из них тоже пресытились и богатством, и властью, и женщинами.
– Даже красивые женщины могут быть до ужаса одинаковыми, и даже самые искусные из них могут надоесть. Увы, наше тело, как и наша душа, есть сосуд, который нельзя наполнять до бесконечности, – сказал недавно один из них на дружеской вечеринке.
– Я привез с войны девушку, которая показалась мне не похожей на остальных, – небрежно заметил командир янычар Джахангир-ага, человек, с которым эмин считал нужным поддерживать приятельские отношения. – Но она успела потерять невинность и, кроме того, умудрилась зарезать одного из моих воинов.
– Она мусульманка?
– Да. Черкешенка.
– И чем она отличается от остальных женщин? Тем, что способна убить? – поинтересовался Асфандияр-ага.
– Я не знаю, как это можно объяснить. Ее нужно увидеть. Она очень красива, кажется воплощением соблазна и вызывает острое как нож желание обладать ею. Но в последний момент вдруг понимаешь, что испытывать к ней страсть – это все равно, что падать в темный бездонный колодец. Она не покорится. А брать ее силой не хочется.
– И что вы намерены с ней сделать?
– Продам на невольничьем рынке вместе с мальчишкой, которого она родила неизвестно от кого. Уже договорился с посредником. Продаю не ради выгоды, а чтобы избавиться и забыть.
Сады Аллаха – самое распространенное название мусульманского рая.
Асфандияр-ага недоуменно пожал плечами, а командир янычар добавил:
– В нашей жизни и без того немало искушений.
Чем больше искушений, тем интереснее и слаще жизнь! Эмин не понял собеседника, но возражать не стал. А на следующий день отправился на рынок в Эйбе. Девушка и в самом деле оказалась очень красивой, даже на взгляд знатока женских прелестей; взор ее ярких карих глаз завораживал и отчасти пугал. При каждом движении прикрытые тонкой рубашкой груди колыхались, словно бутоны колеблемых ветром роз, талию можно было обхватить ладонями, а волосы напоминали спутанный шелк.
Пленница стоила недорого, потому Асфандияр-ага не стал торговаться и купил ее вместе с младенцем. Он спросил ее имя, но черкешенка не ответила. В молчании невольницы таилась дерзость. Эмин разозлился, но не подал виду. Он решил, что ляжет с девушкой сегодня же ночью, а если она не захочет подпускать его к себе, пригрозит тем, что отнимет у нее ребенка. Асфандияр-ага сразу понял: ее бесполезно приручать, нет смысла возлагать надежду на долгое ожидание и дорогие подарки. Эмин не считал себя жестоким, просто он обладал особым чувством справедливости, свойственным человеку, облеченному большой властью. Он судил Мадину так, как судил бы мытаря, который, утаив деньги, посмел заявить, что это его право!
Девушку привели в убранную роскошными тканями комнату с мягкой софой, этажерками расписного дерева и жалюзи на окне. Мадина развернула мокрые пеленки и попросила тихую, как тень, служанку принести каких-нибудь тряпок. Та молча исполнила просьбу и тотчас ушла.
Мадина перепеленала и покормила сына, потом осторожно опустила спящего ребенка на софу. Она измучилась, переволновалась, устала и с удовольствием прилегла бы сама, но знала, что нужно быть начеку.
Девушка вынула из рукава кинжал, который дал ей воин, и обомлела. Изящное узкое лезвие, костяная рукоятка, украшенная любовно вырезанным узором! Кинжал Айтека! Ее испуг был таким сильным, что оружие выскользнуло из дрожащих пальцев и упало на пол. Мадина рухнула на колени, изумленная и испуганная чудесным знамением. Потом поднялась, села и постаралась, успокоиться. Начала вспоминать и вспомнила. Это был тот самый турецкий воин, который бросился за ней в реку и вынес на берег. У него были колючие, как ледяная вода, глаза и сильные, надежные руки. Тогда янычар спас ее, но он же и погубил, отдав османам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70