Оно было французским, архаично французским.
Элеонора напряглась в направлении звука. Мужской голос был сухим и горьким.
– Теперь внимай, и может, к подвигам…
– Отважного человека, – закончила она беззвучно, не обращая внимания не слезы. «Ахилл!» Дрожащей рукой Элеонора открыла дверь и вошла, быстро закрыв ее за собой. Она повернулась и чуть не захлебнулась криком.
На дальней стене лицом к ней висел Ахилл, толстыми веревками привязанный за запястья к металлическим кольцам. Ряса из грубой ткани была порвана на спине. От ударов кнута остались следы запекшейся крови. Его запястья кровоточили и были в синяках от попыток освободиться – горка каменной пыли лежала на полу под каждым железным кольцом.
Элеонора подбежала к Ахиллу.
– Ахилл, – прошептала она ему в ухо, потом поцеловала в висок и провела рукой по длинным волосам. – Мой отважный…
– Элеонора? – Голос Ахилла был неуверенным, таким же, каким он декламировал «Тристана». Он нахмурился и потряс головой. – Нет, – резко и более сильным голосом произнес он. Ахилл оперся лбом о стену и позволил себе полюбоваться лицом Элеоноры. – Но я делаю, делаю это…
– О прелестная и желанная любовь… – начал он цитировать другую песнь трубадуров, – с прекрасно сложенным, гибким и стройным телом и прекрасной…
– Ахилл, это не сон. Я здесь.
Глаза Ахилла смотрели на нее.
– Элеонора? – снова спросил Ахилл, немного более ясным голосом, хотя все еще недостаточно резким. – Элеонора, ты пришла за мной. Дама рыцаря. Папа… папа знал, что однажды я встречу тебя. Он верил в меня и в любовь. Он говорил мне, что я найду тебя. Только… только он забыл сказать, что, когда я найду тебя, ты не сможешь быть моей дамой, потому что я уже больше не буду рыцарем.
Несвязная речь Ахилла испугала Элеонору.
– Шшш, моя любовь. У меня есть лошади, которые увезут нас отсюда. Ты можешь стоять?
Ахилл потряс головой, пытаясь прийти в себя.
– Да. Да, я могу стоять. – Он выпрямился, перенеся тяжесть тела на ноги, но резкая боль заставила его побледнеть.
Принесенным с собой ножом Элеонора разрезала державшие Ахилла веревки. Он взял ее лицо в свои руки и губами стер слезу, хотя она знала, что соль может причинить боль его запекшимся губам.
Ахилл ласково посмотрел Элеоноре в лицо:
– Я всегда желал тебя, другие мне были не нужны. Я не хочу другой любви.
Слова трубадура согрели Элеонору и защитили от страха.
– Ты можешь идти? – спросила она, стараясь не задеть ворсистой ткани, прилипшей к засохшей крови на спине. – Я могу тебя немного поддерживать. Мы должны идти.
– Сначала позволь мне напиться из твоих губ. – Ахилл мягко и нежно поцеловал ее, потом еще раз – более крепко. – Так много снов о тебе. – Не отрывая взгляда от Элеоноры, Ахилл развел руки в стороны, наклонился, потянул ноги. Он немного хромал, и Элеонора попыталась его поддержать, но Ахилл выпрямился и завернулся в одеяло, которое она накинула ему на плечи. Элеонора побледнела от мысли, какую боль ему пришлось перенести.
– Выведи меня отсюда, моя Изольда.
Каждый шаг, казалось, был длиною в жизнь. Только они молча закрыли дверь кельи Ахилла, как начал гнусавить монах в соседней келье, словно отсутствие монотонного голоса Ахилла мешало ему спать.
Элеонора и Ахилл неподвижно застыли, взявшись за руки – их единственное звено к благоразумию и надежде, – и ждали, пока дыхание монаха снова станет равномерным. Как только это произошло, Ахилл сжал пальцы Элеоноры, и они продолжили свой путь в темноте коридоров к кухне, потом наружу.
Шаги Ахилла сразу же стали более уверенными, и скоро уже он вел ее к дверям в стене – и к свободе. Элеонора слышала, как он с жадностью заглатывал свежий воздух, и ее сердце разрывалось от боли, которую, как она знала, он испытывает при каждом вздохе.
Они добрались до двери, и Ахилл снова потряс головой, затем нетвердой рукой потянулся к засову, потихоньку открывая его. Засов громом зазвучал у нее в ушах, но Ахилл, казалось, не замечал этого. Он толкнул дверь, вышел и… плечом задел ржавый колокол. Небеса отозвались протестующим звоном.
Ахилл выругался и побежал, таща Элеонору следом. Из-за деревьев донесся шум, когда Эрве и лошади появились им навстречу.
Эрве хохотнул и придержал лошадей. Одной рукой Ахилл обнял Широна, а другой крепко держал Элеонору. Он закрыл глаза.
– Я забыла о колоколе, – сказала Элеонора. – Я должна была предупредить тебя.
Ахилл рассмеялся.
– Напомните мне, чтобы я сообщил о вас в рапорте, лейтенант Баттяни. – Ахилл привлек Элеонору под защиту своих объятий и быстро поцеловал.
– Позже я достойно отблагодарю вас.
Эрве фыркнул.
– Я вижу огни, месье. Вы нарушили их сны о шоколаде и засахаренных фруктах.
Ахилл отпустил Элеонору, и она увидела, как он сжал зубы, садясь на коня. Он качнулся, обрел равновесие, затем сел в седло.
Внутри у Элеоноры что-то судорожно сжалось.
– Ахилл?
– Ничего. Поехали, – сказал он, хотя даже в лунном свете в его глазах отражалась боль.
Колокола на часовне били тревогу. Элеонора взобралась в седло.
– Ему нужно воды и поесть, – сказала она Эрве и направила свою лошадь прочь из Бранау. «И хирурга, обработать раны, – добавила она про себя, – и пару недель хорошего отдыха, и… и чтобы отец, которого он знал, вернулся к нему, и его имя осталось незапятнанным…»
Мысли обжигали, словно крапива. Элеонора пригнулась к шее лошади и отдалась воле порывистого ветра. Она скакала, как в детстве: разум, окунувшийся в море чувств, удары копыт, приводившие в движение ее тело, – лошадь и всадница стали неразрывным единством плоти и духа.
Элеонора слышала стук копыт других лошадей на некотором расстоянии позади себя и придержала лошадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120