— вырвалось у Саймона.Черные брови Доминика взлетели вверх, но голос прозвучал ровно:— Нет.Саймон с облегчением перевел дух.— Приятно слышать.— В самом деле? Но мне думается, леди Ариана не в восторге от предстоящей свадьбы.— Блэкторну не выстоять в войне, которая может вспыхнуть из-за того, что безродный саксонский вояка не пожелал взять за себя знатную норманнскую наследницу, — веско произнес Саймон. — И прежде чем зайдет луна, леди Ариана станет моей женой — это решено.— Я бы на твоем месте не спешил заключать столь прохладный союз, — хмуро промолвил Доминик.На лице Саймона отразилось легкое изумление. С проворством и ловкостью, которые не раз приводили в замешательство его противников, он выхватил кинжал из-за пояса, небрежным движением подцепил с блюда кусок холодной оленины и вонзил в мясо крепкие белые зубы.Затем острие кинжала вновь блеснуло с быстротой змеиного жала, и Саймон перебросил Доминику другой кусок оленины, который тот ловко поймал.— Мне помнится, твой брак поначалу был столь же прохладным, если не сказать больше, — ядовито заметил Саймон, пока Доминик пережевывал оленину.Легкая улыбка скользнула по губам Волка Глендруидов.— Да, — согласился он, — мой соколенок был достойным противником.Саймон рассмеялся.— Я же помню — она тебя прямо бесила своими выходками. И до сих пор иногда выводит из себя. Нет уж, в моем браке будет меньше страсти, но зато больше простоты в отношениях между супругами.Серебристо-серые глаза Волка Глендруидов некоторое время не мигая изучали лицо Саймона. Снаружи за каменными стенами замка завывал не по-осеннему холодный ветер, и его яростные порывы заставляли трепетать тяжелый занавес у входа.Комната была роскошно убрана и служила личными покоями хозяйке Стоунринга. Сейчас она была временно предоставлена в распоряжение лорда и леди Блэкторн — Доминика и Мэг. Но даже крепкие стены, плотный занавес и узкие окна не могли надежно защитить ее обитателей от ледяных когтей разгулявшегося ненастья.— Я знаю, в твоем сердце есть место страсти, — произнес наконец Доминик.Мрачные тени сгустились в глазах Саймона — черная ночь, безлунная и беззвездная, холодно и отчужденно проглянула из их глубины.— Страсть верховодит в сердцах зеленых юнцов, — произнес он, чеканя каждое слово. — Мужчины умеют укрощать ее порывы.— Я согласен с тобой, но суть от этого не меняется, и страсть остается страстью.— Хочется верить, что в твоем изречении есть доля истины.Доминик криво усмехнулся: Саймон не очень-то любил выслушивать советы даже от своего старшего брата и господина. Но Волк Глендруидов также знал, что Саймон предан ему, как никто другой. Он верил в его преданность, как верил в любовь Мэг.— Я понял теперь, что брак, освященный любовью, — это величайший дар судьбы, — настойчиво продолжал он убеждать младшего брата.Саймон промычал что-то неразборчивое.— Ты что, не согласен со мной? — сурово спросил Доминик.Саймон нетерпеливо передернул плечами.— Согласен я или нет — не имеет ни малейшего значения, — произнес он безразличным тоном.— Когда ты вызволил меня из сарацинского ада.— Да, но после того, как ты сам предложил себя султану в качестве выкупа за мою жизнь и жизни еще одиннадцати рыцарей, — ввернул Саймон.— …ты знаешь, я чувствовал, что-то во мне сломалось, — продолжал Доминик, не обращая внимания на слова брата.— Да неужели? — язвительно осведомился Саймон. — Надо бы спросить об этом у тех сарацин, которым удалось избежать твоего карающего меча.Доминик улыбнулся в ответ недоброй улыбкой.— Я говорю сейчас не о моих воинских доблестях, — раздраженно сказал он.— Вот и отлично. А то я уже стал бояться, что твоя колдунья-женушка совсем затуманила тебе мозги.— Я говорю о том, что тогда был не способен любить.Саймон вновь пожал плечами.— Что-то я не припомню, чтобы Мари жаловалась на твою холодность до того, как обвенчалась с Робертом. А после, я думаю, ей кое-чего недоставало.— Хватит разыгрывать передо мной слабоумного, Саймон! — взорвался Доминик, потеряв терпение. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.Саймон молча ждал, глядя на брата непроницаемыми черными глазами.— Похоть — это одно, — спокойно продолжал Доминик. — Любовь — совсем другое.— Для тебя — может быть. А для меня это одно и то же. Влюбленный мужчина становится уязвимым, как последний дурак.Лицо Доминика исказила волчья ухмылка. Ему было хорошо известно, что думал Саймон о мужчинах, которые давали завлечь себя в сети женской любви. «Как последний дурак» было в устах Саймона высшим выражением презрения.«Но ведь он не всегда был таким, — размышлял Доминик. — Он сильно изменился со времен Крестового похода. И особенно после подземелий сарацинской тюрьмы».— Если рыцарь по своей воле становится уязвимым, его трудно назвать мудрым, — заключил Саймон. — Этому меня научил сарацинский плен.— Но любовь — не схватка между смертельными врагами.— Для тебя — да, — нехотя согласился Саймон. — Для других — нет.— А Дункан?— Вот его-то пример уж никак не сможет вдохновить меня на подвиги во имя любви, — холодно процедил Саймон.Доминик недоуменно уставился на него.— Тысяча чертей! — вспылил вдруг Саймон. — Дункан чуть было сам не погиб в том трижды проклятом друидском аду, где он нашел Эмбер!— Но ведь не погиб же! Любовь оказалась сильнее смерти.— Любовь? — Саймон пренебрежительно усмехнулся. — Да просто Дункан — тупоголовый осел, позволивший этой чертовой ведьме прибрать себя к рукам.Волк Глендруидов задумчиво смотрел на своего красивого золотоволосого брата, которого после своей жены он любил больше всех на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116