постоянно быть рядом со мной. А по мере того, как Робин шел в гору, к нему льнуло все больше и больше людей, а меня окружали мои дамы и приближенные, фрейлины, камеристки, придворные, люди свиты, советники и послы — не говоря уже о мастерицах по прическам, модистках, белошвейках, портретистах, ювелирах, чулочницах, травницах, башмачниках, мастерах по головным уборам и воротникам — чудо еще, что мы порой урывали мгновение, чтобы побыть наедине.А мы урывали — конечно, мы урывали!С того первого поцелуя я жила в постоянном ожидании. Как королева я могла потребовать, но как женщина я хотела, чтобы потребовал он, чтобы он завладел моими губами — и, сознаюсь, моим телом тоже!Ибо теперь все, чему научил меня лорд Сеймур, каждое место, которого он касался, проснулось и взывало к Робину. Стоило ему тронуть мою руку — я загоралась, поцеловать мои губы — и я пылала. Когда он подставлял мне сцепленные ладони под ступню, подсаживая в седло, или подхватывал, снимая с коня, грудь мне стискивало огненным обручем, жар бередил душу до самых сокровенных недр. Я сгорала от любви. И шаг за шагом любовь наша росла и требовала выхода.Однако мы по-прежнему держались на расстоянии.— Милорд, почему вы вздрагиваете от моего прикосновения ?— Миледи, посмею ли я ответить?..Эти и другие вопросы протягивались между нами, как тени на солнце. Однако, когда он осыпал мои руки легкими, словно бабочки, поцелуями, по одному на каждый пальчик, по двадцать на каждый суставчик, потом медленно, нежно переворачивал ладонью вверх, чтоб и ее наделить любовью…Когда я поднимала руку к его лицу и касалась волос, упругих, как августовский папоротник, зачесывала их за уши, замирая, чтоб опалить любовью и их…Когда он жег мои запястья ледяными и пламенными лобзаниями, пока я не переставала различать холод и жар, сон и явь, ни жива и ни мертва от любви…Когда я решалась поцеловать ямочку на его подбородке, погладить мягкую золотистую рыжину коротко подстриженной бороды, когда я влеклась к большему и мечтала о большем, когда просыпалась, грезя о большем, как я желала его, и звала его, и жила им одним.О, Господи, рыдала я на вечерней молитве, что с нами станется? Ибо я полюбила единственного, за кого не могу выйти, — женатого мужчину!Однако, не будь он женат, пошла бы я за него, зная, что такое брак, чем заканчивается брак… даже для королевы?Особенно для королевы…И все же… все же… я не могла от него отказаться!Он подарил мне счастье, простую и чистую радость, которой мне так мало досталось в жизни.Но и тогда червь в сердце цветка подтачивая наше счастье… и недолго мы…Люди прослышали о болезни Эми, и молва, эта зловредная ведьма, перемывала нам косточки на тысячу ладов. «Лорд Роберт травит жену ядом, чтобы жениться на королеве!» — таков был самый безобидный из слухов. Трокмортон, всегда самый верный из моих сторонников, а ныне посол в Париже, сообщил, что вся Франция потешается над байками об «английской королеве, ее шталмейстере и его жене».Я решила положить этому конец.— Робин, окружи ее слугами, — молила я, — пусть рядом с ней все время будут надежные люди, чтобы все видели — ты не замышляешь против нее ничего дурного — и чтобы оградить нас от этих гадких сплетен!— Мадам, все уже сделано! — оправдывался он. — С ней в Кумноре мой управляющий Форестер и его семья, жена и сестры, а с ними все мои слуги. Там же я поселил ее подругу детства и почтенную пожилую даму, множество служанок, пажей и женщин — уверяю вас, она живет в довольстве, в окружении заботливых домочадцев, ничуть не хуже…Ему не было нужды заканчивать: ничуть не хуже, чем любая женщина в ее обстоятельствах — в ожидании потустороннего жениха, имя которому — Смерть…
В ожидании…Мы все жили в ожидании.Ожидание никому не идет на пользу. За нервное напряжение расплачивается тело.В конце того лета я часто страдала мигренями.В один день болью так застлало глаза, что я потом долго не могла оправиться. После Робин уговорил меня покатать шары. Стоял пасмурный, промозглый сентябрь — в тот год золотая осень обошла Ричмонд стороной.И как же я забыла — то был день моего рождения!Робин приветствовал мое утреннее пробуждение музыкой: под окном заиграли флейтисты, и хор мальчиков из дворцовой церкви ангельскими голосами запел:
Милая, если изменишь, другой не узнаю вовек, Нежная, коли отступишь, с любовью прощусь навсегда. Милая, нежная, мудрая, не отступай, будь тверда, И я клянусь верность вовеки хранить. Небо скорее цветами своими украсит земля, Землю скорее усыплют холодные звезды с небес, Воздух, земля и огонь природу изменят свою, Нежели я изменю иль отступлюсь от тебя…
Я пригласила его в опочивальню, еще не сменив ночной убор; я знала, что ночное платье из синевато-зеленой парчи, отороченное по вороту белой лисой — подарком моего шведского ухажера, короля Эрика, — замечательно оттеняет червонное золото моих распущенных волос. Я не стеснялась моего лорда, к тому же хотела, чтоб он оценил воздействие новой смеси из лимонов и ромашки, которыми Парри начала мыть мне волосы, дабы улучшить их цвет — в последнее время они стали такие тусклые и жидкие…Однако я была не в духе и хотела внимания.— Я уже старуха, двадцатисемилетняя кляча, мне скоро тридцать!— Однако, на мой взгляд. Ваше Величество еще совсем девочка. Рядом с вами я всегда буду стариком, вы настолько моложе меня…— Бросьте меня сердить, вы отлично знаете, что старше меня всего на два месяца!— На два месяца, мадам? На две жизни… ведь вам известно, как долго я люблю вас без всякой награды.— Без всякой награды? А чего бы вы желали?И так мы шутливо пререкались весь день, и постепенно он меня развеселил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55