Короче говоря, все сваливать на Нью-Йорк — несправедливо.Интересно, в какой тихой заводи обретается после переезда Мара? Что-то мне не верится в то, что ее голубые глазки наполняются слезами при мысли о всех тех неприятностях, которые она причинила. Это было бы слишком просто.Оставив на время абстрактные рассуждения, я окидывал каждого встречного беглым, но внимательным взглядом, но никто не был похож на того «первого ученика», каким представал передо мной Стерлинг по рассказам Хью. Обойдя зал ресторана, я направился к туалетным комнатам. При этом я делал вид, что так увлечен пением, что не замечаю стрелок-указателей. Вот и еще один коридор. Аплодируя и улыбаясь, как и все вокруг, я решил свернуть туда — главным образом, для очистки совести. А вдруг? Подойдя поближе к скрытой за портьерой двери, я заметил под отошедшей кое-где фанерой стальной лист. Это добрый знак — какую попало дверь не станут специально укреплять. Если это не вход в офис Стерлинга, то что-то подобное. Я зашарил, ища ручку, но прежде чем успел повернуть ее, передо мной возник какой-то парень с крысиной мордочкой. Обтрепанная шелковая портьера задернулась, заглушив все звуки.— Далеко собрался?— Ищу туалет, — ответил я, улыбкой показывая, что не вру.Продолжая глядеть на меня недоверчиво, он крепко взял меня за плечо и развернул в обратную сторону:— Вон там, красавчик.Я обернулся, «заметил» указатель, который так тщательно старался не замечать три минуты назад, и рассыпался в благодарностях, гадая, откуда он свалился мне на голову. Он брел следом, точно больной пес, бубня мне в спину:— Туда, туда. Только береги задницу.Я выдавил из себя улыбку и побрел туда, куда тыкал его указательный палец. Вздохнул, поздравив себя с очередной неудачей, и вошел в мужскую уборную. Все было понятно: офис Стерлинга был, благодаря бдительным охранникам, столь же недоступен, как и сам Стерлинг. Ну и ладно. Воспользуюсь удобствами и поеду в свой офис. Там разложу перед Хьюбертом все куски и кусочки — глядишь, он добавит что-нибудь недостающее. Я стоял перед писсуаром, делая свое дело и прикидывал, направить ли мне Хью по следу Стерлинга или пусть займется Миллером, Тут позади открылась дверь.Я не обратил на это внимания, продолжал опорожнять мочевой пузырь. Я не ждал никаких неприятностей: им просто неоткуда было взяться. Я чувствовал себя в полной безопасности. И совершенно напрасно.Я еще успел поймать какой-то нехороший звук, но ни на что другое времени уже не оставалось: меня саданули в спину между лопаток чем-то твердым, да так, что я полетел к стене, не успев даже вскинуть руки, и со всего размаху треснулся физиономией о полированную облицовку. Кажется, это был гранит. Потом боль полоснула меня слева под ребрами, потом — под ложечкой и, прежде чем я успел повернуться, меня дернули за левую ногу, одновременно выкрутив ее в сторону. Я упал, ударившись грудью о край писсуара.Я крутанулся на месте, пытаясь избежать нового удара и разглядеть нападавшего. Это мне не очень-то удалось: нависавший надо мной детина напомнил мне тайфун Годзилья над Токио. На заднем плане торчал тот, с крысиной мордочкой: он выпроваживал из туалета непрошеного посетителя. Я попробовал было чуть приподнять голову, но она подниматься не желала. Вообще, видно было неважно: хлынувшие от боли слезы застилали все. Итак, лежа разбитой щекой на полу, я мог сообщить о нападавшем только одно: он на совесть чистит башмаки.Потом эти сияющие глянцем утюги поочередно отшагнули назад. Потом что-то мелькнуло передо мной, я зажмурился от острой боли в плече и стал барахтаться на полу, стараясь не обращать внимания ни на нее, ни на кровь, хлынувшую у меня изо рта. Легко сказать. Меня стало выворачивать наизнанку, судорожные спазмы сотрясали все мое тело, причиняя дикую боль. Годзилья, заботясь о том, как бы я не выпачкал ему башмаки, сделал еще шажок назад. О том, что я уползу куда-нибудь, он мог не тревожиться. Деться мне было решительно некуда. Все съеденное мною накануне было аккуратно выложено перед самым моим лицом, а меня продолжало рвать, причем уже непонятно чем. Мой спарринг-партнер, отодвигавшийся от меня все дальше с каждым новым приступом рвоты, проговорил негромко:— Вот дурачье-то. И когда вы поумнеете?!Я мог только слабо кивнуть в знак полного согласия. Он был совершенно прав. Я ворочался на полу, размышляя над тем, сколько ребер и костей у меня вправду сломано, а сколько — лишь производят такое впечатление. Снова накатила тошнота, все тело забилось в судорогах рвоты. Я и не подумал как-то сдержать ее, рассудив, что, чем плачевней мой вид, тем позднее за меня примутся скова. Очевидно, зрелище было достаточно впечатляющим, потому что на этот раз ничего, кроме слов, мне не досталось. Покуда Крысенок отгонял от двери посетителей сортира, Годзилья отечески наставлял меня:— Ну, теперь раскинь-ка мозгами, пока их у тебя не вышибли. Значит, так: забудь мистера Стерлинга и это заведение. Забудь Мару. Забудь Карла Миллера. Вообще все это дело забудь. Хочешь спросить, и что тогда? Отвечаю. Тогда мне будет лучше, и тебе будет лучше. И мистеру Стерлингу будет лучше. Понятно? Всем будет лучше.Он пнул меня ногой, чтобы привлечь мое внимание и дать понять, что сеанс может быть в любую минуту продолжен.— Понял? Все будут рады и счастливы.— Угу, — слабо выговорил я. — Просто умираю от счастья.— Да? — переспросил он. — Ну, хорошо.В руке у него мелькнула толстая черная трость, удивительно гармонировавшая с теми желто-багровыми кровоподтеками, которыми скоро покроется все мое тело. Муть у меня перед глазами немного рассеялась, но я обнаружил, что при малейшем движении головой на нее обрушиваются булыжники размером примерно с грейпфрут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73