А ведь армия и без того начинала роптать, солдаты и без того жаждали отдыха и покоя.И на ближайших своих сотрудников Наполеон тоже уже не мог рассчитывать. Он вознес их на высшие ступени власти, и им больше нечего было ждать от него. Им хотелось в покое наслаждаться достигнутым, а он посылал их воевать! Уже один пример Бернадотта должен был бы заставить императора задуматься: будучи его креатурой, обязанный всем императору, Бернадотт, добившись избрания его наследником и регентом шведского престола, недвусмысленно перешел на сторону России и интриговал против Франции и Наполеона.Между тем император Александр мог рассчитывать и на всеевропейские симпатии, и на воодушевление народа, и на преданность армии. Две войны – со Швецией и с Турцией кончились для России торжеством русского оружия, обеспечив ей мир с севера и юга. Войско обожало царя, народ боготворил его. Для французов император Александр был просто государем той страны, с которой приходится воевать, для русских Наполеон был антихристом, злым супостатом, губительным врагом. Французы шли воевать – русские готовились бороться против «нехристей» во имя Божие. Для французов война была веселым праздником, для русских – крестом, который надлежало приять в посте и молитве ради веры и родины.И эта разница в самосознании наций и армий отчетливо проявлялась в поведении их государей. Наполеон весь был преисполнен наивной уверенности. «Я иду на Москву, – говорил Наполеон архиепископу Прадту, – и в одно-два сражения все кончу. Я заставлю Александра на коленях просить у меня мира». Русский же царь серьезно и вдумчиво смотрел на поставленную ему задачу. «Прошу вас, – писал он Барклаю де Толли, – не робейте перед затруднениями, полагайтесь на Провидение Божие и Его правосудие. Не унывайте, но укрепите свою душу великой целью, к которой мы стремимся: избавить человечество от ига, под коим оно стонет, и освободить Европу от цепей».В последних словах проявился весь император Александр. Всегда склонный к мистицизму, полный теплой веры, убежденный в святости своего предназначения, он смотрел на войну с Наполеоном как на дело совести. В Наполеоне он видел узурпатора, «выскочившего в люди солдата», насильника над миропомазанниками; Наполеон был исчадием и детищем революции, олицетворением демократического самодержавия, осмелившегося предписать свою волю самодержавию божественному, наследственному. И Александр видел себя мстителем и восстановителем попранного божественного права.Несмотря на это, Александр до последней возможности держался хотя и твердо, но вполне лояльно. Уверенный в себе и в России, он тем не менее не хотел вызывать Францию на враждебные действия. Видя ежеминутное попрание Наполеоном прежних обещаний, он через Чернышева и Куракина делал ему представления, протестовал, как того требовало его достоинство, но во всем этом был далек от вызова. Наполеон же прямо провоцировал войну, с необъяснимым безумием стремясь всеми силами сделать иной исход невозможным. Но, с другой стороны, он старался представить все дело так, словно на военные действия его вызывал русский император. Наполеон постоянно твердил, что действия царя отличаются недружелюбием, что сам он, дескать, очень не хочет воевать, «так как не может ничего выиграть в войне с Россией», но если Александр толкнет его на враждебные действия, то будет «вести войну как рыцарь, без ненависти и озлобления, и предложит русскому императору позавтракать с ним на передовой цепи».Между прочим, до какой степени дошло ослепление Наполеона, можно видеть хотя бы из того, что он воображал, будто Россия совершенно неподготовлена к войне и ее императору ничего не известно о диспозициях и движениях французских войск. Позднее эту басню повторяли даже серьезные историки. Между тем из донесений Чернышева видно, что император Александр был вполне в курсе замыслов Наполеона. «Наполеон только ищет возможность выиграть время – его тревожат дела в Испании», – доносил Чернышев еще в начале 1811 года. «Минута великой борьбы приближается», «Война решена в уме Наполеона, он считает ее необходимой для достижения власти», – гласили его донесения. Кроме того, приказ императора Александра по армии от 12 июня 1812 года начинался словами: «Все силы Наполеона сосредоточены между Ковно и Меречем, и сего числа ожидается переправа неприятеля через Неман».Если сопоставить этот приказ с диспозицией русских войск перед вторжением Наполеона в Россию, диспозицией, из которой ясно, насколько в России прекрасно представляли себе маршрут французской армии, то нелепость басни о «неподготовленности» России делается ясной сама собой. Но как же могла сложиться эта басня? Она сложилась из-за того, что Франция, увлекаемая несчастной звездой Наполеона, шумела, бурлила и хвасталась, тогда как Россия молчаливо и в тишине готовилась к грозному нашествию неприятеля.Последние минуты жизни обоих государей перед началом открытых военных действий наглядно иллюстрируют их отношение к предстоящему великому делу. Наполеон жил в это время в Дрездене, куда на поклон ему съехались другие правители и государи. Представители Рейнского союза поспешили явиться к нему для официального представления своему «благодетелю и покровителю», австрийский император и прусский король, только что подписавшие вынужденный и ненавистный союзный договор, прибыли туда же с семействами. Наполеон жил в предоставленном ему дворце, где каждый день задавались блестящие пиры и празднества, где вино лилось наперебой с громкими, хвастливыми фразами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80