Он протянул руку Дусэ и сказал:– Генерал, я пришел договориться с вами насчет необходимых мероприятий.Дусэ, не вставший с места, обнаруживал явное колебание. Он чувствовал обман.Тут внезапно появился на пороге его помощник Лаборда, весьма подозрительный в глазах Мале.– Что вы тут делаете? – воскликнул заговорщик. – Ведь я послал вас с поручениями.– Генерал, я не мог выйти из здания – войска преградили мне путь, – возразил Лаборда, втихомолку подавая знак Дусэ.Мале заметил их переглядывание, понял, что его подозревают, и увидал свою гибель. Ему вздумалось прибегнуть к силе, которая так удачно выручила его у д'Юллена; поэтому он выхватил из кармана пистолет.Но зеркало выдало его. Дусэ вскочил. Лаборда кинулся вперед, и оба они закричали: «На помощь, к оружию!». Мале хотел стрелять, но гигантская тень заслонила противников, и тотчас же на его руку обрушился сильнейший удар палки. Схваченный железными пальцами, Мале не смог выстрелить. Его одолел какой-то исполин, в котором Мале узнал бывшего тамбурмажора, замеченного им в толпе, перед зданием главного штаба. Это бравый ла Виолетт держал его, обезоруженного, бессильного.Тем временем Лаборда крикнул опять на площадке лестницы:– К оружию!Жандармы сбежались. Они овладели комнатой и кинулись на Мале, который моментально был связан.– Берегитесь, господа, – воскликнул он, стараясь еще запугать тех, кто разоблачал в нем заговорщика, плута, – вам будет плохо, если вы станете удерживать меня… берегитесь!– Заткните ему рот! – скомандовал Лаборда, обнаруживший в данном случае большую распорядительность и чрезвычайное присутствие духа.Приказ был исполнен. Прибежал верный Рато, привлеченный шумом. Он хотел защитить своего генерала и обнажил шпагу, но в одну минуту был схвачен и связан, и его рог, по примеру его патрона, был заткнут.Было десять часов утра. Заговор Мале завершился. Он продолжался с момента побега из лечебницы ровно полсуток. Это был роман одной ночи.После краткого совещания Дусэ, Лаборда и ла Виолетт решили вывести на балкон Мале и Рато, связанных, окруженных жандармами.– Эти люди обманщики! Император жив. Отец ваш здравствует! – крикнул Лаборда.В то же время ла Виолетт, подняв свою полицейскую шапку на трость, подал ею сигнал бить в барабан.Солдаты, собравшиеся на Вандомской площади, пришли в некоторое недоумение, однако они крикнули весьма дружно: «Да здравствует император!».После этого в Париже началась странная и почти комическая суета. Войска были отосланы обратно в казармы, а в тюрьмах происходили перемены. Настоящие министры: Савари, Наскье были освобождены из тюрьмы Ла-Форс, а на их место водворили Мале, Гидаля и Лагори.Солдаты парижской гвардии и люди 10-й когорты послушно вернулись в свои казармы, обсуждая между собой эти хождения взад и вперед, эти противоречивые приказы, и спрашивали себя, не морочили ли их на этот раз. В производившихся арестах они чуяли заговор, государственный переворот.Полковник Раппе был застигнут врасплох этой переменой течения, как перед тем вестью о кончине императора. Он еще не успел одеться и присоединиться к своим солдатам.– Что вы наделали, полковник Раппе? – спросил его Дусэ. – Как вы могли, не получив приказа высшего начальства, послать свои роты болтаться без толку по городу?Несчастный мог оправдываться только тем, что потерял голову, узнав о смерти императора.Гидаль и Лагори не оказали ни малейшего сопротивления при аресте. Оба они были уверены в могуществе Мале, облеченного властью по решению сената. С Лагори снимали мерку для парадного фрака, а Гидаль безмятежно завтракал в ресторане, когда их схватили. Они вполне искренне возомнили себя настоящими министрами. Эти люди впутались в заговор, сами того не подозревая, а потому не приняли никаких предосторожностей, не сделали никакой попытки действовать. У солдат Лагори не было кремней в ружьях, кусочки дерева, как на учениях, заменяли у них капсюль.Арест Бутре и корсиканца Боккьямпи не представлял ни малейшего труда.В полдень все было кончено. Занавес упал над этим жутким фарсом. Словно в конце феерии, актеры и зрители спрашивали себя, как могли они поддаться подобной иллюзии.Камбасерес тотчас поспешил во дворец Сен-Клу с докладом императрице о заговоре и его быстрой развязке.Мария Луиза отнеслась к этой новости довольно хладнокровно. Она собиралась кататься верхом, и приезд государственного канцлера, видимо, раздосадовал ее лишь как непрошеная помеха любимому удовольствию. Она вполне спокойно спросила:– Что же могли бы сделать со мной ваши заговорщики? Со мной, дочерью австрийского императора?Сказав это, она отпустила Камбасереса, очевидно не придавая никакой важности событиям, о которых он докладывал ей.Апатия Марии Луизы могла быть в данном случае притворством. Пожалуй, она была если не посвящена в тайну заговора, то все-таки осведомлена о том, что против ее супруга затеваются какие-то козни.Равнодушие, обнаруженное ею, усиливалось известным пренебрежением к этому императорскому трону, который могли на минуту подвергнуть опасности неведомые люди, бежавшие из тюрьмы.Граф Фрошо поплатился впоследствии заслуженным отстранением от должности за то легковерие, с каким он отнесся к известию о смерти императора, и за усердие, которое он обнаружил, приготовив зал в городской ратуше для заседания нового правительства. Хотя, узнав про обман Мале и неверность слуха о кончине Наполеона, Фрошо воскликнул: «Я так и думал, что столь великий человек не мог умереть!», однако же он не избежал отставки.Заговорщики, их сообщники, а так же военные, виновные прежде всего в слишком пассивном повиновении апокрифическим приказам, которые они сочли правильными, предстали 27 октября в числе 24 человек перед военным судом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80