- А я ведь давно знаю вас, Нина Андреевна! Целый год.
- Как же так? - удивилась она. - Вы меня знаете, а я вас - нет? - И в больших ее светлых глазах появилось выражение игривого недоумения.
Сосновский подумал, что если бы он рисовал голубя мира, то нарисовал бы его с такими глазами, как у Нины, - светлыми, бездонными, открытыми.
- Очень просто. Я даже нарисовал вас. - И Сосновский начал рассказывать Нине Андреевне, какую роль она, сама того не ведая, сыграла в его творчестве. Он говорил так увлеченно, что даже не заметил, что Петров отложил газету и тоже внимательно слушает его.
- Как в сказке! - негромко произнесла Нина. - Но не ошибаетесь ли вы, полагая, что вдохновляла вас именно я. Мне кажется, любой человек, которого вы увидели бы тогда в лесу, натолкнул бы вас на то же творческое решение.
- Нет, нет, только вы! - горячо запротестовал Сосновский. - На другого человека я, скорее всего, и внимания бы не обратил. Когда увидите картину, сами поймете!..
- Товарищу художнику виднее, - неожиданно вмешался в разговор Петров. - Не спорь.
Сосновский вздрогнул и сразу низвергнулся с небес на грешную землю: таким иронически-снисходительным тоном произнес управляющий эти слова.
- Возможно, конечно, - забормотал Сосновский, снова становясь в своем представлении маленьким и ничтожным. - Но... но так уж случилось, что в тот день я встретил на опушке именно вас...
Петров встал и холодно взглянул на художника. Тот понял, что пора уходить.
Он долго благодарил за прием, за кофе, хотя Петров все так же холодно смотрел на него, - настойчиво приглашал соседей к себе, в мастерскую.
- Зайдем как-нибудь, зайдем, - говорил Петров, провожая его до калитки. - Мы сюда на все лето переедем.
...Уснуть в ту ночь Сосновский не мог. Ему и легко было на душе, когда вспоминал беседу с Ниной, и в то же время как-то неловко, словно совершил он нечто предосудительное. И если бы не эта ложка дегтя, художник ощущал бы себя самым счастливым человеком на свете.
11
Шел второй тайм футбольного матча. На табло упрямо противостояли друг другу нули. Переполненный стадион, охваченный острыми ситуациями у ворот, замирал и мгновенно взрывался то радостными выкриками, то яростным улюлюканьем и свистом.
И лишь один человек был среди этого моря страстей совершенно спокоен. По крайней мере - внешне. Высокий и широкоплечий, он пристроился в углу у центральной трибуны, и его седеющая голова возвышалась над головами соседей. Лицо его все время сохраняло выражение безразличия.
Но спокойствие этого человека было кажущимся. Он курил одну папиросу за другой, как истинный "цепной курильщик". Внимательно присмотревшись к нему, можно было бы заметить, что, рассеянно поглядывая на поле, где продолжалась упорная борьба, он думает о чем-то своем. Вот достал из бокового кармана обрывок фотографии, на котором была только половина чьего-то лица, и принялся с пристрастием его рассматривать...
Взрыв радостных возгласов потряс стадион. Мужчина поднял голову и взглянул на поле. Из правых ворот вратарь медленно, словно нехотя, выкатывал мяч. Мужчина спрятал фотографию в карман и осмотрелся. Это был подполковник Коваль.
Стадион неистовствовал. На табло вместо одного из нулей мгновенно появилась единица. До конца матча оставалось восемь минут.
По пути на стадион подполковник проходил мимо городской квартиры Петровых и, повинуясь необъяснимому чувству, которое неожиданно возникло у него, заглянул во двор.
Не встретив никого, он хотел было поискать дворника, которого в свое время вызывал по делу об убийстве Нины Андреевны, но потом передумал и несколько раз прошелся по двору, заглядывая во все уголки, осматривая сараи и гаражи.
Как ни странно, было у него такое ощущение, словно не сам он здесь ходил, а кто-то водил его, пока не привел к высокому деревянному забору, за которым начинался ипподром.
И тут его взгляд натолкнулся на грязные конфетные обертки, занесенные ветром под забор. Среди них увидел он какой-то пожелтевший клочок бумаги и поднял его.
Это и был обрывок фотографии. Подполковник стер с него пыль и вздрогнул. На него смотрел одним глазом разорванный пополам управляющий трестом Иван Васильевич Петров.
По формату фотографии нетрудно было догадаться, что изображены на ней были двое. А кто же еще? Весьма вероятно, что это семейное фото и рядом с Иваном Васильевичем зафиксирована была его покойная супруга Нина Андреевна.
Судя по всему, фотография разорвана и выброшена давно... Долго еще рассматривал Коваль разный мусор, но других обрывков фотографии не обнаружил...
Матч закончился. Ликуя по случаю победы "своей" команды, болельщики оживленно обсуждали игру, и их шумная толпа двинулась к выходу.
У левого бокового выхода подполковник увидел Тищенко.
- Дмитрий Иванович! Товарищ Коваль! - тот радостно замахал рукой, пытаясь привлечь его внимание.
Но Коваль сделал вид, что не заметил следователя, и, слившись с толпой, вышел на площадь.
Скрыть от Тищенко свою сегодняшнюю находку он не мог, но и рассказывать о ней сейчас не хотел, и поэтому предпочел уклониться от встречи.
На площади видел подполковник и управляющего трестом Петрова, который садился в ожидавшую его "Волгу".
...Дома Коваль еще долго рассматривал клочок фотографии. Жалел, что нет под рукой какой-нибудь другой фотографии Петрова, чтобы сличить. Впрочем, подполковник хорошо помнил волевое лицо управляющего трестом. Особенно врезались в память сжатые губы и широко поставленные, монгольского типа скулы. На пожелтевшем от времени клочке были видны губы и одна скула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54