Картину "На опушке" Сосновский показал в последнюю очередь. Нина зарделась, узнав себя и, быть может, вспомнив тот день, когда гуляла по лесу. Глаза ее блестели. Она подтянулась, выпрямилась, словно и сейчас поднимала над головой трепещущую на ветру косынку.
Сосновский замер от восторга. На мгновенье художнику показалось, что героиня его произведения сошла с полотна и так же, как тогда озарила лес, сейчас одухотворила дом, вещи, весь мир.
Он не заметил пристального взгляда Петрова на него и на Нину. И, когда женщина оторвалась от картины, пылко произнес:
- Нина Андреевна! Позвольте мне написать вас!
Петрова не без кокетства взглянула на художника:
- Вы думаете, я могу послужить искусству?
- Да, да, да! Вы посмотрите на себя в зеркало! Как прекрасно!.. У меня руки сами тянутся к кисти!..
- А что скажет мой муж? - Петрова, улыбаясь, обернулась к супругу.
Сосновский вернулся в реальный мир. Муж!.. И в смятении посмотрел на Петрова.
А тот, словно не замечая Сосновского, пошутил:
- Я всегда считал, что ты у меня самая красивая и с тебя только картины писать, но не знал, что еще кто-то разделяет мое мнение...
- Ваня! - мягко остановила его Нина Андреевна. - Боюсь, что вы, Юрий Николаевич, преувеличиваете, - сказала она Сосновскому. - Вряд ли я смогу служить такой моделью, о которой вы мечтаете.
- О которой я мечтаю... - грустно улыбнулся Сосновский. - Именно та, о которой мечтаю!.. - выпалил он.
- Вам нужна натурщица? - снисходительно поинтересовался Петров.
- Нет, - поморщился Сосновский. - Не просто натурщица и не в том смысле, в каком обычно это понимают... Конечно, художник не пишет без натуры, но в данном случае это нечто другое. Нина Андреевна вдохновляет меня. Хочется писать именно ее. Я смог бы передать очарование природы в сочетании с человеческим обаянием...
- Юрий Николаевич, а что, если нас вместе? - Нина подошла к мужу, встала с ним рядом и обняла его за шею.
У Сосновского сжалось сердце от горькой мужской зависти.
- Я давно вынашиваю этот замысел, - переведя дыхание, сказал он. Женщина - олицетворение самого прекрасного, что есть в природе. Она ближе, чем мы, мужчины, к матери-природе. В ней таинство жизни, волшебное таинство... Я не могу выразить это словами. Только кистью... Одно лицо, одна фигура женщины - и уже что-то вечное...
Глядя на Петровых, художник невольно подумал о неожиданной композиции, которая предстала сейчас перед его мысленным взором: гибкая лиана обвивает могучий кряжистый дуб, но тут же постарался отогнать от себя это видение.
- А где вы думаете писать эту картину? - полюбопытствовал Петров. - В лесу?
- Не обязательно в лесу. Можно и здесь, где-нибудь рядом с домом. Есть чудесное местечко за вашей дачей. Молодые сосенки, полянка с одинокой яблонькой... Да, да... именно там, под этой дикой яблонькой...
- На это, наверно, потребуется немало времени, - проговорила Нина Андреевна.
- Нет, нет, что вы! - горячо возразил Сосновский. - Пять-шесть сеансов. Максимум - десять... Я работаю быстро. Особенно если картина выношена в душе. В любое время, когда вам будет удобно... Нина Андреевна, не отказывайтесь, пожалуйста, очень прошу вас, очень... Это будет лучшая моя работа, поверьте!
- Ну что ж, Ниночка, - сказал Петров. - Надо помочь товарищу художнику. Во имя искусства, - с дружеской иронией добавил он. - В те дни, когда будем сюда приезжать, Юрий Николаевич сможет часок-другой поработать... Соглашайся...
14
Коваль вышел из дому около пяти часов утра. Солнце еще пряталось за горизонтом, разбрасывая по небу первые блики.
В городе было тихо. Троллейбусы, автобусы и трамваи еще не начали свой марафонский бег по заколдованным кольцам маршрутов; дома, как люди, грезили во сне.
У Коваля был выходной день - впервые за долгое время. И весь город казался ему выходным.
Лучше всего отдыхалось ему с удочкой в руке. На рыбалке забывались тревоги и все чувства успокаивал поплавок, который то спокойно лежал на тихой воде, то неожиданно вздрагивал и оживал.
Впрочем, и в рыбной ловле находил он что-то общее со своей повседневной работой: и там, и тут было нечто, напоминавшее поединок, и на реке подполковник тоже довольно часто испытывал горечь поражения при виде крючка, на котором не то что рыбы, даже и червяка не было.
Но зато какое же ни с чем не сравнимое чувство охватывало его, когда выпадала на его рыбацкую долю удача и выдергивал он из воды полосатого, как тигр, окуня или леща, который перед этим долго и безнаказанно издевался над ним, срывая с крючка наживку.
Коваль прибавил шагу и вышел на центральную улицу. Солнечные лучи уже золотились над крышами. Кое-где появились люди.
Подполковник свернул в переулок, который вел к пристани. Повеяло запахом влаги, рыбы, водорослей.
Внезапно из-за поворота выскочила "Волга", и Коваль услышал резкий скрежет тормозов.
Машина остановилась метрах в двадцати от него. Заднее стекло закрыто было кремовыми занавесками. Несколько секунд машина постояла, потом как-то нерешительно тронулась с места и вдруг снова резко затормозила. На этот раз дверца машины открылась, из машины вышел человек. Коваль узнал в нем управляющего трестом "Артезианстрой" Петрова.
"Опять!" - недовольно подумал Коваль, чувствуя, что эта встреча снова возвращает его к служебным делам. И как только этот Петров узнал его в полотняных брюках и в старой рубашке с выгоревшей вышивкой, в побуревшей от солнца и дождя соломенной шляпе!
Однако профессиональное любопытство, которое всегда жило в душе Коваля, и на этот раз одержало верх. Подполковник подошел к Петрову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54