И в душе у Лейши все перевернулось.
– Он красивый…
– Дай подержать, – жадно попросила Алиса.
Лейша порадовалась, что наконец-то Ричард обрел семью, о которой так долго мечтал. Два года назад медицинские тесты подтвердили, что ее собственные яйцеклетки непродуктивны.
У Кевина Бейкера, единственного выдающегося Неспящего, оставшегося в Соединенных Штатах, было четверо детей от молодой жены, тоже Неспящей.
Из сведений о регистрации новорожденных в Соединенных Штатах она знала, что у Дженнифер Шарафи четверо внуков.
Алиса, конечно, потеряла Мойру, эмигрировавшую в марсианскую колонию, но у нее остался Джордан и трое его детей.
Перестань, приказала она себе.
Младенец переходил из рук в руки. Стелла суетилась, подавая кофе и пирожные. Джордан вернулся с поля, где выращивал экспериментальные генемодные подсолнухи. Ричард непринужденно рассказывал, как они с Адой путешествовали по Охотничьему заповеднику на Искусственных Островах у берегов Африки.
– Эй, – окликнул Дру, и все посмотрели на него. – Этот ребенок спит.
Лейша застыла. Потом подошла к креслу Дру и уставилась на переносную люльку. Шон спал, закинув крошечные кулачки за голову. У Лейши перехватило дыхание. Значит, Ричард так ненавидит себе подобных, что произвел генемод in vitro искусственно, в пробирке (лат.)

, чтобы вернуть своему сыну способность спать.
– Нет, Лейша, – тихо сказал Ричард. – Все произошло естественно.
– Естественным…
– Да. Вернувшись с Искусственных Островов, мы целый месяц искали в Чикагском медицинском институте причины спонтанной регрессии. Но там не осталось ни одного настоящего генетика. – Ричард замолчал, потому что они с Лейшей знали, что это неправда. Существовало Убежище.
Лейша с трудом проговорила:
– Им по крайней мере известно, широко ли распространено такое явление, есть ли рост…
– По-моему, довольно редкий случай. Теперь так мало Неспящих, что о статистике не может быть и речи.
Снова наступило молчание.
Ада грациозно встала и подошла к колыбели. Нежно глядя на ребенка, она сказала:
– Я вижу тебя радостно, Шон. Я вижу ты спать, – и впервые за все время взглянула Лейше в глаза.
Да, внешне все изменилось, а по сути – ничего.

Глава 19

Дженнифер, Уилл и два генетика, доктор Толивери и доктор Блур, наблюдали за рождением миниатюрной планеты.
В пятистах милях отсюда, в космосе, плавал пластиковый пузырь. На глазах группы людей из Убежища, следившей за экраном из специального подразделения Лаборатории Шарафи, пузырь надулся до максимальной величины и в нем туго натянулись тысячи пластиковых мембран. Внутренность пузыря представляла собой соты из тонкостенных тоннелей, камер и перегородок четырехдюймовой высоты. Как только пузырь наполнился стандартной атмосферной газовой смесью, голоэкран спроецировал прозрачную трехмерную модель.
Из четырех камер на поверхности пузыря выпустили по пять мышей. Они пробирались по тоннелям, исключавшим возможность свободного падения, и истерично пищали. На голомодели их путь отмечался двадцатью черными линиями. Второй экран знакомил с показателями биодатчиков грызунов.
Мыши бегали десять минут. Затем из внутреннего резервуара пузыря был выпущен генемодный вирусообразный организм, который Толивери и Блур создавали семь лет.
Показания приборов изменились, а писк, усиленный передатчиком, прекратился. Данные от первых трех мышей перестали поступать в течение трех минут, от следующих шести – спустя несколько минут, еще от пяти – спустя десять минут. Последние шесть продержались почти тридцать одну минуту.
Хмурый Блур ввел данные в программу экстраполяции. Он был очень молод, и борода, которую так старательно отращивал доктор, напоминала скорее пух. – Не годится. На насыщение самого маленького орбитального комплекса потребуется более часа при такой скорости. А для города нищих в тихий день – и того больше.
– Слишком медленно, – заметил Уилл Сандалерос.
– Да, – согласился Блур. – Но мы уже ближе к цели. – Он снова посмотрел на замершие шкалы приборов. – Подумать только, что кто-то может воспользоваться такой штукой.
– Нищие могут, – заметила Дженнифер Шарафи.
Ей никто не возразил.
Мири и Тони сидели в лаборатории Научного купола номер четыре. Обычно для выполнения учебных заданий дети пользовались школьными лабораториями, а не профессиональными: пространство орбитального комплекса слишком ценилось, чтобы раздавать его без разбору. Но Мири и Тони Шарафи были исключением из правил. Совет Убежища, Лаборатория Шарафи и Совет по образованию на специальном заседании обсуждали, как классифицировать нейрологические эксперименты Мири и работу Тони по усовершенствованию информационных систем: как школьные программы, частное предпринимательство или работу по найму на Корпорацию Убежища, и кому будет принадлежать прибыль? Все так гордились Суперами, что споров не возникло. Постановили считать эти работы собственностью Убежища, а 60 процентов прибыли от коммерции выделить детям в качестве гонорара. Мири исполнилось двенадцать лет. Тони – одиннадцать.
– П-посмотри н-на это, – сказал Тони. Мири не отвечала сорок пять секунд: она находилась в решающей точке конструирования мысленной цепочки. Тони весело ждал. Брат все делал весело, и Мири редко замечала черные мысленные цепочки в его графических сооружениях. Это и был проект, над которым он сейчас трудился: изображение мыслительного процесса Суперов. Он начал с фразы: «Ни один взрослый не имеет права претендовать на плоды труда другого взрослого; слабость не является моральным оправданием для предъявления подобного требования сильному».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104