ее встретили тишина и порядок. Предшественница Энн приучила детей к тому, чтобы к ее приходу все сидели на своих местах. Энн увидела перед собой чинные ряды румяных мордашек и любопытных глаз. Она повесила шляпку на крючок и повернулась к ученикам, надеясь, что они не видят по ее лицу, как ей страшно, и не замечают, как у нее дрожат руки.
Накануне она до двух часов ночи сочиняла речь, с которой намеревалась к ним обратиться, старательно ее правила, перечеркивала и наконец выучила наизусть. Это была очень хорошая речь, содержавшая весьма достойные мысли, особенно о взаимной помощи и стремлении к знаниям. Но сейчас Энн не могла вспомнить из нее ни единого слова.


Прошел, как ей показалось, час — на самом деле секунд десять, — и наконец она еле слышным голосом произнесла:
— Достаньте, пожалуйста, свои Библии.
Под стук крышек и шорох страниц она опустилась на стул и, пока дети читали вслух заданный им по Библии урок, кое-как собралась с мыслями и стала разглядывать ряды маленьких пилигримов, которых ей предстояло привести в Страну взрослости.
Разумеется, она отлично знала большинство из них. Как и она сама, ее сверстники окончили школу в прошлом году, но все остальные дети, за исключением первоклашек и десятка новеньких, сидели раньше вместе с ней в этом же классе. В глубине души Энн больше интересовалась именно этим десятком, ибо возможности других она ясно себе представляла. Конечно, и новенькие могут оказаться самыми обыкновенными детьми и ничем не превосходить остальных. Ну, а вдруг среди них окажется гений? Как это было бы замечательно!
За партой в углу сидел один Энтони Пайн. У него было хмурое лицо, и он смотрел на Энн враждебным взглядом. Энн тут же решила, что приложит все силы, чтобы завоевать любовь этого мальчика и тем посрамить зловредное семейство Пайнов.
В другом углу класса сидел еще один новенький. У этого был курносый, усеянный веснушками нос и большие голубые глаза, обрамленные белесыми ресницами. Вид у него был веселый и жизнерадостный. Это, наверное, отпрыск семейства Донеллов. А рядом с Мэри Бэлл сидит, наверное, его сестренка — между ними явное сходство. «Ну и одета же она», — удивленно подумала Энн. Какая мать отправит дочку в школу в платье из выцветшего розового шелка, отделанном огромным количеством дешевых кружев, в замызганных белых туфельках и шелковых чулках? Белобрысые волосы девочки были завиты в какие-то невероятные мелкие кудряшки, и на макушке повязан огромный розовый бант, размером больше ее головы. Судя по выражению лица девочки, сама она считала, что одета как куколка.
А вон та тихоня с длинными до плеч шелковистыми волосами русого цвета, видимо, Аннета Бэлл, которая раньше ходила в школу в Ньюбридже. Когда же ее родители передвинули свой дом на пятьдесят ярдов к северу, она оказалась в районе, обслуживаемом школой Эвонли… Три девочки с бледными личиками, которые втиснулись за одну парту, конечно, дочки бездельника Коттона… Красотка с каштановыми кудрями и карими глазами, которая бросает кокетливые взгляды на Джека Джиллиса, не иначе как Прилли Роджерсон. Ее отец недавно вторично женился и забрал Прилли у бабушки из Графтона. Энн никак не могла сообразить, из какой семьи высокая нескладная девочка, у которой, казалось, было слишком много рук и ног. Позже она узнала, что ее зовут Барбара Шоу и что она будет жить в Эвонли у тетки. Позднее также выяснилось, что если Барбаре удавалось пройти по проходу к доске, не споткнувшись о свои собственные или чужие ноги, это событие запечатлевалось ее товарищами на стене школы.
Но когда Энн встретилась взглядом с мальчиком за первой партой, у нее замерло сердце. Вот он — гений! Это, конечно, Поль Ирвинг, и миссис Линд была права, когда предсказывала, что он будет не похож на других детей. Более того, Энн увидела, что он выделялся не только в Эвонли, но и в любом другом месте, и что из внимательно смотревших на нее синих глаз проглядывает душа, в чем-то схожая с ее собственной.
Она знала, что Полю десять лет, но ему трудно было дать больше восьми. У него было необыкновенно одухотворенное лицо с тонкими благородными чертами и шапка кудрявых волос. Полные мягкие губы создавали красивую линию рта, а на щеках виднелись не то чтобы ямочки, но что-то очень похожее на них. У Поля было серьезное задумчивое выражение глаз, словно дух его гораздо старше тела, но, когда Энн улыбнулась ему, эта серьезность пропала как по мановению волшебной палочки и на его лице расцвела улыбка, которая, казалось, осветила все его существо. Эта непосредственная улыбка выявила его сущность — чистоту, доброту, благородство. С этой минуты, обменявшись улыбками и еще не успев сказать друг другу ни слова, Энн и Поль навеки стали друзьями.
День прошел как во сне. Энн впоследствии не могла вспомнить, что она говорила и делала. Казалось, это не она, а кто-то другой вел занятия. Она автоматически задавала задачи, выслушивала ответы и диктовала диктанты. Дети вели себя хорошо. За весь день произошло только два нарушения дисциплины. Морли Эндрюс во время урока гонял по проходу упряжку кузнечиков. За это Энн заставила его стоять у доски в течение часа и — что Морли расстроило гораздо больше — конфисковала кузнечиков. Она положила их в коробочку и по дороге домой выпустила на волю на Фиалковой поляне. Но Морли до конца своих дней считал, что Энн отнесла их к себе домой и сама с ними играла.
Вторым нарушителем дисциплины оказался Энтони Пайн: он вылил за шиворот Аурелии Клей последние капли воды из бутылочки для стирания написанного на грифельной доске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68