Глядя на мать и сестру, раскладывающих еду по тарелкам или вышивающих, он видел как они лежат, раскинув ноги, под немецкими офицерами в форменных мундирах - их рты раскрыты в беззвучном крике. По ночам его мучили кошмары, от которых Арман просыпался с головной болью и в холодном поту, больной и измученный. Впервые в жизни Арману Бержерону стало страшно, и ему понадобилась неделя, прежде чем он осознал, что должен сделать.
На следующую ночь, чуть позже полуночи он взял все свои сбережения и ушел из дома. Всю ночь и часть утра он шел, не останавливаясь, пока не добрался до города Сен-Жан Баптист, где сел на поезд, следующий в Монреаль.
В четыре часа дня он уже принес присягу на верность британской армии и лишь тогда сел писать письмо матери.
Он признался, что соврал вербовщику про свой возраст, но приписал, что надеется, Берта поймет причину его побега и не станет судить слишком строго.
"Если немцы высадятся в Канаде, - писал Арман, - им теперь придется убить меня, прежде чем хоть один волос упадет с твоей головы и хоть один из этих гадов прикоснется к моей сестре".
Отправив письмо, Арман воспрял духом и почувствовал себя легко впервые с той минуты, как дедушка возвестил о вступлении Франции в войну с Германией.
Теперь он тоже причастен к войне. Он стал частичкой общей силы Франции и Англии. Ему выдадут стальную каску, мундир и ружье, и он уложит первого встречного немца, когда тот даже не заподозрит о грозящей ему опасности. Ничего сложного тут нет, подумал Арман, не труднее, чем подстрелить оленя. От него потребуется только выдержка, умение бесшумно подползти к жертве, а потом: бах-бах! Фрицы будут дохнуть как мухи. Война быстро закончится, и Арман возвратится домой героем, увешанным медалями. Вот тогда он гордо прошагает к дому Жана Дюплесси и громко скажет, что пришел за Сесилией. Они поженятся и ему больше не придется сносить унижения и издевательства, а потом он выстроит новый дом на земле, которую ему обещал отец.
Много лет спустя Арман вспоминал, как он мечтал в тот день, когда записался добровольцем в армию. Британская армия сыграла с ним злую шутку. Уже в тренировочном лагере врач определил, что у Армана проколота барабанная перепонка, да и зрение не соответствует норме. Его отправили в школу, потом определили пекарем, и ближе всего к немцам Арман находился во Франции, когда выпекал хлеб в одном из госпиталей далеко-далеко от линии фронта.
Арман Бержерон так и не вернулся в Канаду фронтовиком-героем. И на Сесилии Дюплесси жениться ему тоже не пришлось.
Глава вторая
Что-то слишком это затягивается, подумала Моника Бержерон. Просто чересчур. Если верить доктору Саутуорту, Арман должен был умереть еще год назад, а он до сих пор цепляется за жизнь. В спальне бесстыдство, в доме вновь просто насилие над ней и над ее ребенком.
Будь у Армана хоть капля гордости, подумала Моника, он бы перестал бороться, и ушел в луший мир тихо и незаметно. Хотя бы, чтобы дочку не мучить.
Бог - свидетель, Моника не рассчитывала на понимание со стороны Армана, но ведь об Анжелике, которую он якобы любит, Арман мог бы подумать!
Моника с остервенением драила медный тазик, в котором принесла перепачканное белье. Она чистила его до тех пор, пока покрасневшие руки не защипало от хлорки.
Одиннадцать часов ночи, а работы у нее непочатый край. Только часа через два она наконец сможет погасить свет и лечь в постель.
Жалкий мерзавец, думала Моника. Когда же он все-таки даст дуба? Чего тянет, ведь все равно это случится. Почему не сейчас? Не сегодня. О нет, Арман не таков. Несмотря на все ее ухищрения, он выживет. Назло ей. Просто, чтобы насолить.
Моника склонилась над ванной и принялась выкручивать простыни и тряпки, которые вымачивала. Закончив, она отнесла их на кухню и бросила в стоявший на печке чан, чтобы прокипятить. Огонь в топке угасал, и Моника пошла на заднее крыльцо, чтобы набрать в ведерко угля.
Снаружи сразу пробрало холодом и она злорадно улыбнулась, подумав, как мерзнет наверху Арман. Хотел ее надуть, ее-то! Притворился спящим, чтобы труднее было чистить за ним и менять простыни.
Принеся ведерко с углем в кухню, Моника кинула взгляд на потолок, мысленно представив себе открытое окно наверху в спальне.
Замерзни, мерзавец! - мысленно пожелала она.
Она подбросила угля в топку и выдвинула вьюшку. Потом вынесла ведерко на крыльцо, вернулась и заметила тоненький угольный след, который протянулся от печки до кухонного порога. Моника тут же разболтала в горячей воде кусочек мыла и принялась отмывать пол.
В городе Моника слыла непревзойденной домохозяйкой - так оно на самом деле и было. Но никто даже представить себе не мог, с каким остервенением Моника набрасывалась на любую домашнюю работу. В заботе, которую она проявляла о своих вещах, не было и тени любви. Смахивая пыль с мебели и полируя до блеска и без того идеально гладкую зеркальную поверхность, Моника видела в каждом предмете врага, готового двинуть против нее армаду грязи, полчища соринок и микробов, - и Моника целыми днями как одержимая скребла и драила, мыла и чистила, чтобы навеки заточить врага в темницу стерильности. Война была объявлена всему дому - и полу, и стенам, и мебели, и семейной одежде. Анжелика, ее дочь, была единственной школьницей, платья которой менялись трижды в день.
Газет Моника не читала никогда, не говоря уж о книгах.
- Где мне взять время для такой дребедени? - окрысилась она как-то раз, когда Арман поинтересовался, почему она никогда не заглядывает в газеты, которые он каждый день приносит, возвращаясь с работы.
- Кто тогда будет поддерживать чистоту и порядок во всех шести комнатах нашего дома?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87