И я заходил в магазинчики и домики на Холмах. Здесь и в окрестностях таилось начало возвращения того, кого я искал в его прошлом.
Отдаленные звуки аккомпанемента к старым фильмам.
Первый голос. Тут раньше стоял вшивый кинотеатрик, и они с Джеком Бассетом улюлюкали громче всех в зале, когда индейцы снимали скальпы, а когда стреляли ковбои, поднимали оглушительный топот.
Рассказчик. Джеки Бассет, убит.
Третий голос. Тут стоял магазинчик миссис Фергьюсон, у нее продавались отличные тянучки и пакетики с сюрпризом по пенни за штуку, и сладкие, клейкие карамельки.
Первый голос. В поле за Кумдонкинским шоссе ребята Мурреи гоняли кошек и его заодно.
Второй голос. Больше не видно огня там, где бродяги жгли костры, и пища богов, картошка, пеклась на горячих углях.
Третий голос. В саду Грэйг у подножия городского Холма он становился одиноким стрелком, охотником на волков (то есть, на кроликов) и на краснокожих индейцев сиу (то есть, на братьев Митчеллов).
Стихает музыка к фильмам, вдалеке звучат голоса детей, читающих хором
названия графств Уэльса.
Первый голос. В Мирадорской школе он учился читать и считать. У кого получались самые безобразные плетеные салфетки? Кто наливал воду в галоши Джойса каждое утро и был неуловим? Днем за хорошее поведение детям читали вслух "Замарашку Петера"*. А провинившись, они сидели одни в пустом классе, слушая доносившиеся сверху мрачные, тоскливые звуки позднего урока музыки.
* Книга для детей, написанная Генрихом Гофманом в 1847 г.
Детские голоса замирают.
Издалека все еще слышится урок музыки.
Рассказчик. И я пошел дальше, через заснеженную Рощу, в Кумдонкинский парк, а снег все наплывал, и детская, одинокая, незабвенная мелодия звучала во внезапно ослабевшем ветре. Сумерки окутывали парк, словно иной, потемневший снег. Скоро зазвонит колокол, и закроют ворота, хотя в парке не было ни души. Сторож парка обходил водоемы, где когда-то скользили лебеди, я пошел рядом с ним, в его белом дозоре, задавая свои вопросы, пробираясь по заметенным дорожкам мимо погребенных под снегом клумб и засыпанных до самых верхушек пушистых деревьев, покинутых птицами, приближаясь к последним воротам. Он сказал:
Сторож парка. Да, да, я хорошо его знал. Он всегда усаживался на перила водоемов и кидал что попало в бедняг лебедей. Носился, как козленок, по газонам, где запрещалось ходить. Ломал на деревьях ветки. Вырезал слова на скамейках. Сдирал мох с каменных горок, тайком срезал георгины. Дрался на эстраде для оркестра. Взбирался на вязы и торчал на верхушке, как филин. Разжигал костры в кустах. Играл на зеленом берегу. О, да, я хорошо его знал. Я думал, что он все время был счастлив. Я узнал бы его из тысячи.
Рассказчик. Мы дошли до последних ворот. Сумерки сгущались вокруг нас и над городом. Я сказал: Что стало с ним теперь?
Сторож парка. Он умер.
Рассказчик. Сторож сказал.
Звонит колокол в парке.
Сторож. Умер... Умер... Умер... Умер... Умер... Умер.
ИДУЩИЕ СЛЕДОМ
Был зимний вечер, начало седьмого. Редкий, впитавший сажу дождик моросил, осыпаясь с зажженных уличных фонарей. Блестели длинные пожелтевшие тротуары. В скрипучих галошах, в плащах с поднятыми воротниками, в промокших котелках и фетровых шляпах безусые конторские служащие брели по домам сквозь колючий ветер.
- Добрый вечер, мистер Мэйси.
- Нам по пути, Чарли?
- Ну и мерзкая погодка!
- Доброй ночи, мистер Суон.
* * *
Пожилые джентльмены хватались за птичьи когти зонтиков с громадными куполами, раскачивались, и несло их к освещенным газовыми огнями холмам, где пылали незыблемые, погодонепроницаемые очаги, без устали бормотали болтливые радиоприемники, дожидались домашние туфли, жены-"мамочки" и старые преданные блохастые псы.
* * *
Конторские барышни, благоухающие духами и пудрой, словно феи, таинственно накинувшие капюшоны на влажные волосы, хихикая, бежали вприпрыжку под ручку друг с другом, чтобы успеть на звенящий трамвай, оступались в лужи, отливающие радужными пятнами бензина между скользких рельс, и взвизгивали, забрызгав чулки.
В витрине магазина две девушки раздевали манекены:
- Идешь куда-нибудь вечером?
- Зависит от Артура. Смотри, упадет.
- Осторожно с комбинацией, Эдна...
Еще на одной витрине опустились шторы.
Мальчик, продающий газеты, стоял на пороге и негромко выкрикивал в пустоту последние новости:
- Землетрясение. Землетрясение в Японии.
Из водосточного желоба капала вода и стекала по его накидке.
Он ждал, стоя в натекшей лужице.
Из ювелирного магазина выскользнула плоская, длинная девица, всхлипнула в носовой платок и, зацепив крючковатым шестом металлические ставни, медленно потянула их вниз. Под серым дождем она казалась заплаканной с головы до ног.
Одетые в черное мужчина и женщина молча сняли венки с дверей цветочного магазина и понесли в пахучую, смертельно-непроглядную темноту за пределы оконного света. Потом свет погас.
Человек в кепке с привязанной к ней половинкой резинового мяча подталкивал к тупику тележку, закрытую брезентом.
Младенец с лицом старца сидел в коляске возле винных погребов, тихий, промокший, оглядываясь с опаской вокруг.
Был самый печальный на свете вечер.
Юноша в обнимку со своей подругой прошел мимо меня, засмеявшись, и она засмеялась в ответ прямо в его смазливое, недоброе лицо. От этого вечер стал еще печальнее.
Я встретил Лесли на углу Крымской улицы. Мы оба были примерно одного возраста: слишком молоды и слишком стары. Лесли носил сложенный зонтик, которым никогда не пользовался, впрочем, иногда он нажимал им на кнопки дверных звонков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72