Враг стал вползать за городскую черту. Наша оборона уже строилась непосредственно в городе, используя его строения - и дома и иные сооружения. В командном пункте, который располагался на р. Царице, теперь стало небезопасно. Мы искали возможность перейти несколько глубже в тыл. Но в городе ничего подходящего не нашли, кроме места, которое находилось на самом берегу Волги (там теперь устроена набережная, и не осталось никаких следов нашего командного пункта). В береговом откосе были вырыты две траншеи. Это убежище строили для себя сталинградские чекисты, но не успели закончить, а только сделали углубления. Под землей эти два тоннеля должны были соединиться и образовать подкову. Но этого сделано не было, просто пробили две дыры, раскрепили их деревом. Как ямы были брошены в процессе их строительства, такими мы их и заняли. Одну дыру тоннеля взяли мы с Еременко, во второй расположили небольшой обслуживающий штабной персонал. Там были очень плохие условия для работы. Стоял элементарный столик, за ним сидели мы с командующим, а рядом с нами находился с рацией связной, молодой парнишка в летней грязной гимнастерке. Сидел он и монотонно повторял: "Я ландыш, я ландыш. Перехожу на прием". Так, не останавливаясь ни на минуту, повторял он все время эти слова, чтобы непрерывно поддерживать связь на случай, если потребуется отдать какое-то распоряжение. С нами тогда же был заместитель командующего авиацией дальнего действия генерал Скрипко (24). Он получал задания, какие бомбить районы, и сейчас же передавал задания в авиачасти, которые и посылали к нам свои бомбардировщики. Раскладывались сигнальные костры, указывавшие, в каком месте наносить удары. Это очень помогало нашей пехоте. Мы широко использовали там 85-мм зенитные пушки. Они хороши были и как зенитные, и как противотанковые орудия. Часть артиллерии находилась у нас на левом берегу, укрытая в лесу. Так как немцы подступили уже близко, она оказывала существенную помощь нашей пехоте, которая вела бои непосредственно в Сталинграде. У нас имелись кое-какие фронтовые средства в Волжской военной флотилии. Ею на нашем участке командовал контрадмирал Рогачев (25). Потом мы нашли два дальнобойных орудия, которые были изготовлены артиллерийским заводом, но не вывезены в результате подхода немцев к Волге. Мы решили дать задание Рогачеву, чтобы он нашел обслуживающий персонал к этим двум пушкам и подвез снаряды из Камышина, с тем чтобы можно было вести огонь по противнику прямо с местонахождения пушек - на территории завода. Пушки были неподвижными и стреляли прямо с завода, пока не были выведены из строя авиацией противника. Помню и такой эпизод. Потом мы часто шутили по этому поводу. Днем Скрипко приходил отдыхать. У нас стояла там железная кровать. Он располагался на этой кровати и спал, потому что он "ночной человек", связанный с дальней бомбардировочной авиацией: ночью работал, а днем отсыпался. Как-то мы с Еременко вызвали Рогачева и поставили задачу, куда открыть огонь из тех двух пушек. Он привел к нам командиров этих орудий. Когда все указания были даны, контрадмирал, не знаю зачем, скомандовал матросам: "Кру-гом!". Там в тоннеле лежала доска, они стояли на ней и "дали шаг". Загудел тоннель. Тут Скрипко вскочил, сразу надел планшет на шею, смотрит на нас, что же мы сидим спокойно? Я его успокоил: не разрыв бомбы, дескать, а так звучат в тоннеле матросские сапоги. Скрипко молча снял планшет, повалился на кровать и мгновенно заснул. Он был крайне утомлен. Дальнейшее наше с командующим пребывание в Сталинграде мы считали нецелесообразным. Мы были отрезаны от "большой" связи, а связь с левым берегом Волги была очень слабой, настоящего кабеля у нас не имелось. Лежал там какой-то легкий, который мы проложили подручными средствами через Волгу. Он обеспечивал крайне неустойчивую связь. А самим уехать на левый берег нам было просто невозможно, потому что для участия в работе штаба требовалось бы всякий раз преодолевать Волгу. Да и приезд к нам с докладами командующих и посыльных был бы сопряжен с такими же трудностями. Поэтому мы решили перенести весь свой командный пункт на левый берег. И когда составляли очередное боевое донесение, то приписали, что просим разрешить перенести командный пункт на левый берег. Там у нас был оборудован настоящий командный пункт и имелся пункт связи со всеми армиями фронта. Послали донесение. Прошел день, ни слуху ни духу. Мы повторили, и уж не знаю, сколько раз еще повторяли, но ответа все не поступало: ни запрета, ни разрешения. Вот типичная тактика Сталина. Он был, наверное, против, но прямо о том не говорил. А ведь мы сами без его разрешения не могли оставить прежний командный пункт и перейти на левый берег. Потом Сталин позвонил по иному вопросу. Я в разговоре с ним сказал: "Товарищ Сталин, мы уже не раз просили вас разрешить нам перейти на левый берег. Генштаб ответа не дает. Я прошу разрешить нам это, потому что интересы командования требуют, чтобы мы перешли туда". Он отвечает: "Нет, это невозможно: если войска узнают, что командующий со штабом уехали из Сталинграда, то Сталинград падет" - "Нет, товарищ Сталин, я смотрю на это не так, потому что сражаются ведь войска, а не штаб фронта. Тут же рядом с нами находится штаб 62-й армии, которой командует Чуйков. 62-я армия обороняет Сталинград. Мы назначили члена Военного совета фронта Гурова членом Военного совета этой армии, с тем чтобы усилить руководство ею. Мы абсолютно уверены, что Чуйков и Гуров вполне справятся со своей задачей и все сделают для того, чтобы не допустить противника занять Сталинград".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161