Мы мертвецов видим или на месте убийства, или в морге. А те, которые пропавшими занимаются, – так они даже не в нашем корпусе сидят.
Начальница снизошла и кратко разъяснила, что есть мертвые – и мертвые. Нормальные – это те, на которых приносят справку от врача, получают взамен свидетельство о смерти – и пусть земля покойному будет пухом. А бывает так, что человек исчезает, его ищут, ищут – никаких результатов. Тогда подают в суд на признание его умершим. А уже на основании этого решения выписывают свидетельства.
– И часто так бывает?
– Да нет, сейчас не очень. Десяток-полтора случаев в год – и то много. Это в пятидесятых, после реабилитации, целый поток пошел. Но там тоже были документы из администрации лагеря или тюрьмы. Я тогда только начинала. Помню, всем писали одну причину смерти: острая сердечная недостаточность. Это сейчас на такой контингент правду пишут: «Расстрелян в соответствии с решением суда или военного трибунала». А тогда…
Начальница встала, включила электрочайник, взбила растворимый кофе с пенкой в двух больших керамических чашках и одну поставила передо мной. Фигура у нее сохранилась намного лучше, чем лицо. Хотя, возможно, она обшивалась в номенклатурном ателье женского белья, что от «Коммунара».
От автора: Спецателье «Коммунар» в советские времена в Киеве обслуживало так называемую номенклатуру – от первого секретаря ЦК КПУ и его семьи до райкомовской мелочевки. Основная точка размещалась на улице Заньковецкой у Пассажа. Касательно «супружниц», то они маскировали свои перекормленные телеса корсетными изделиями вышеупомянутого ателье с улицы Красноармейской – через дорогу от магазина «Филателия». Причастность к «Коммунару», пусть даже полулегальная, считалась обязательным признаком советской элиты.
Алексей Сирота:
Начальница вышла на секунду, что-то приказала сотруднице, которая с моего места не просматривалась, вернулась и не без удовольствия допила кофе.
– Вы знаете, товарищ инспектор, лет пять назад у нас тут руководство разгром учинило. Выгнали с работы мою предшественницу и еще кое-кого. Приблизительно такая же ситуация. Тогда как раз кагебисты валютчиков гоняли, вот кое-кто из них и купил себе справку о смерти. А сам укрылся с ворованными документами. А мы что? Мы же своего человека в морг не посылаем, и трупы нам под дверь не приносят. Нет такой инструкции. Есть справка от врача установленной формы, печать-подпись на месте – получи свидетельство о смерти. Вы обратили внимание, что у нас почти нет очереди? Хотя, с другой стороны, куда уж этим беднягам спешить?
– Так из-за чего, говорите, разгром был?
– Я же вам объясняю: справками торговали врачи, а влетело нам. Потом, правда, извинились.
– А что, тех, которых сейчас расстреливают, тоже у вас регистрируют?
– А где же еще? Человека нет, а проблемы остаются. Семейные, квартирные, имущественные… А уж где покойник похоронен, на Байковом или где-то под забором, это уже для закона без разницы.
С таким поворотом философии смерти я, честно говоря, не встречался. И наверняка бы с удовольствием посидел подольше в «покойницком» загсе и даже отважился бы попросить еще одну чашку кофе. Но тут зашла малявка постшкольного возраста, вымазанная цыганской косметикой по последней моде: густо наложенная на ресницы тушь тянула их вниз, а прорисованные чуть ли не до ушей «стрелы» придавали глазам какое-то диковатое выражение. Малявка положила перед начальницей толстую бухгалтерскую книгу, на обложке которой был обозначен именно тот год, когда, по утверждению «металлиста», он задремал в метро. Начальница уже объяснила мне, что оригиналы справок, а также судебных решений и постановлений сразу отправляются в государственный архив, чтобы не захламлять помещение. Но все необходимые данные аккуратно записываются в вот такие книги – для удобства пользования. Перелистывать пришлось довольно долго, поскольку фамилии на страницах шли не по алфавиту, а, как сказала хозяйка кабинета, «по датам факта». Имеется в виду – того факта, что еще один советский гражданин не дожил до коммунизма. К моему удивлению, слова: «Соответственно решению такого-то райсуда за номером таким-то» попадались не так уж и редко, как меня убеждала начальница. Я достал свою тетрадь и аккуратно переписал в нее несколько десятков именно таких «фактов».
Своего покойника я нашел где-то во второй половине фолианта. «Металлист» и взаправду помер. Вот только в графе «Выдано на основании…» было четко написано: «соответственно решению районного суда». Любопытный поворот сюжета! Если три старые особистки из дома на Лагерной сказали мне правду, то тут должен фигурировать стандартный текст: «… врачебной справки номер такой-то». А также новый адрес передовика производства – где-нибудь на Оболони, а не на Лагерной, как я увидел собственными глазами на бумаге.
К счастью заведующая вышла куда-то на несколько минут, и я быстренько переписал остальных «судебных» покойников вплоть до конца года, запрятал тетрадку во внутренний карман пиджака, затем, как воспитанный мужчина, дождался возвращения дамы и заверил ее, что все в порядке. И спросил, как бы, между прочим:
– Вот вы говорили, что не так много людей сейчас через суд умершими признают, а я этого не заметил.
Дама глянула на обложку реестра.
– Это какой у вас год? Да, припоминаю. Это было еще при моей предшественнице. Как раз евреи начали массово выезжать, а для разрешения требовалось согласие всех остающихся родственников и справки на умерших. А где же у наших киевских евреев родственники? Преимущественно в Бабьем Яру!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49