Затем нас всех поглотил брежневский застой, потом долбанула перестройка с ее гласностью и, наконец, как тот девятый вал с картины Айвазовского, накатила Независимость. И только на днях мне рассказали, что Сергей умер где-то в конце восьмидесятых. А где именно, как, почему – неизвестно. Просто умер. В нашем мире, а не в том, куда проваливаются экипажи кораблей и пассажиры вместе с поездами.
Алексей Сирота:
Последующие дни были приблизительно такие, как ты сам любишь говорить, – по Гоголю. Чистейшие тебе «Записки сумасшедшего», то есть, дни без числа и вообще, черт его знает, что за дни. Каждое утро я старательно расстреливал в тире свои пол-ящика патронов, после чего чистил пистолет и шел в свой кабинетик. Там извлекал из сейфа карточки с фамилиями и анкетными данными исчезнувших киевлян и продолжал раскладывать свой нескончаемый инспекторский пасьянс.
Я тасовал их на мужчин и женщин, по возрасту, социальным группам, наконец, по профессиям, – ничего не сходилось! Эта сотня людей могла собраться вместе только в двух ситуациях: на праздничной демонстрации или в поезде. Ну, еще в очереди за дефицитом, но они исчезли после двадцать первого часа, когда все торговые точки города были уже давно и надежно закрыты.
Где-то через неделю или две Старик случайно отловил под самой дверью моего кабинетика нашего неугомонного комиссара. Тот разбежался отбирать у меня объяснение по партийной линии. Старик отволок замполита в дальний угол, крепко прижал его к стенке и вытряхнул всю правду. Оказалось: по каким-то своим райкомовским каналам замполит узнал, что наша специнспекция передала все материалы расследования по моей скромной персоне не куда-нибудь, а в Контору. И не по собственной инициативе, естественно, а в соответствии с распоряжением всесильного Федорчука. Наш болван решил, что тут попахивает не чем иным, как изменой Родине. И побежал… как оказалось, впереди паровоза. Курящие на лестнице коллеги стали случайными свидетелями роскошного партизанского мата, которым наш Старик угостил замполита. Нецензурщина была настолько яркой, что нормативная лексика в ней затерялась. Но общий смысл сводился к тому, что наш пустомеля может остаться не только без детородного органа, но и без партбилета, что для него было куда страшнее.
Меня лично эта новость не встревожила, а наоборот, успокоила. Потому что я догадался: дело забрали, дабы не разглашать очередной прокол армейских особистов. Я лично пересекся с этой публикой – войсковыми чекистами из особого отдела округа – когда расследовал воровство наркотиков со складов гражданской обороны. Главное впечатление: на что уже классическое КГБ не любит выносить сор из своей избы, но аккуратненькие особисты превосходят их в этом на порядок.
Мой друг Борис не давал о себе знать, куда-то исчез Сергей-телепат, затем прошел слух, что Любка-бардачка для имитации пены стала досыпать в молотый кофе стиральный порошок. И я временно перешел на растворимый. Одно слово – жизнь как-то двигалась. Куда-то…
Я обнаглел до такой степени, что поприкалывал эти карточки кнопками к стенке так, чтобы они все время были у меня перед глазами. Единственное, чего я добился – выучил на память все анкетные данные. Золотая осень по-прежнему удерживала всех серьезных блатных на благословенном юге, поэтому нашей «убойной» бригаде попытались подбросить пару дел, связанных со спекуляцией. Но Старик нас отстоял.
– В соответствии с законом максимальной подлости, – втолковывал он Генералу, – как раз в тот момент, когда мои люди будут шмонать барахолку, где-нибудь на Сталинке или на Корчеватом случится групповое убийство. И кто тогда поедет на вызов? Сопляки из ОБХСС?
Пронесло!
Я уже давно заметил, что все мои интересные дела и не менее интересные проблемы начинаются после одиннадцати утра. Не в десять, не в шестнадцать ноль-ноль и даже не в полдень, а именно в одиннадцать ко мне зашел Старик и, не здороваясь, спросил с порога:
– Хотел бы я знать, Сирота, куда на самом деле исчезают люди из этого дисциплинарного батальона. Боюсь, что это нечто похожее на твое метро.
У меня отвисла челюсть.
– Напоминаю для молодых склеротиков, Сирота, что имею в виду тот дисбат, где служили старлей с прапорщиком. Вспомнил?
– А что, там тоже есть метро?
– Шутишь, салага? Ну-ну… Нет, там не метро, там какая-то дорога в никуда. Возможно, что и в мир иной.
– Товарищ подполковник, не издевайтесь над маленькими, рассказывайте…
– Помнишь, где этот дисбат?
– Где-то в Ровенской области.
– Именно «где-то». В болотах между Украиной и Белоруссией. И за двадцать верст от своего официального почтового адреса. А ведь это не ракетная база… Ты знаешь, мы каждую осень в Цуманских лесах на встречу собираемся – бывшие партизаны. Так вот, я только что оттуда. Сначала было все, как заведено…
– Знаю-знаю, товарищ подполковник. Официальная часть, речи, юные пионеры, венки и цветы, салют над могилами, затем скромный ветеранский ужин на местах былых боев.
– Совершенно верно! Затем, как всегда, ковпаковцы били брынских, а сабуровцы нас разнимали, после чего состоялось коллективное обмывание раскровяненных физиономий и «мировая». К сожалению, времена уже не те, когда мы принимали семьсот-восемьсот на печень, а потом шли в село на танцы. Обошлись меньшей дозой и хоровым пением.
Так вот, попели, потом стали кучковаться – просто посидеть, старое припомнить, о новом посудачить. А из нашей партизанской роты, чтобы ты знал, Сирота, только двое и осталось: я да бывший командир второго взвода. Что характерно – тоже мент. Только я в Киев после госпиталя попал, а он в Ровенской, или, как там до сих пор говорят, Ривненской области лямку тянет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49