– Чудно, чудно, чудно! – Каждое «чудно» было подчеркнуто шумом выдвигаемых ящиков и открываемых шкафов: миссис Букбайндер спешила переменить наряд к ужину на людях.Отец и сын молча прошли квартал по улице Гомера в направлении пустырей.– Ну, – спросил Джейкоб Букбайндер, когда они переходили улицу Сервантеса, – как ты отнесся к взбучке?– По заслугам, – покорно ответил Герби.– Почему?– Своровал же.– Но ведь ты собирался оставить ту записку, что показала мне мама. Разве она не меняет дела?– Я думал, меняет, а по правде – нет.– Отчего же?Они начали взбираться по крутым шершавым камням на пустырь. Выбрались наверх, а Герби так и не нашел ответа на последний вопрос. Пустырь зарос пыльными сорняками, доходившими Герберту почти до пояса, с разрозненными пятнами стойких осенних полевых цветов: синих, желтых, белых. Из зарослей торчали макушки валунов. Мальчик благодарно втянул густой сладковатый запах знакомой бронксовской растительности. Пустырь был не такой красивый, как поле в Беркшире, но он был родной.– Не знаю, пап. Но записка дела не меняет.Ящерица заюлила у него в ладони, словно почуяла близость свободы. Герби остановился и дал ей спрыгнуть со своей руки в зелень. Глазом моргнуть не успел, а ее и след простыл.– Пока, лагерь «Маниту», – молвил Герби.– Герби, ты, наверно, любишь гулять на этих пустырях.– Ага. Это мое самое любимое место.Отец взял его за руку и подвел к валуну; они сели.– На родине, мальчишкой, я целыми днями пропадал в полях. Очень это любил.Герби попробовал представить себе отца мальчишкой, но это оказалось невозможно. Джейкоб Букбайндер застыл в своем нынешнем облике, как Джордж Вашингтон на портрете Стюарта, что был развешан по классам в школе.Снизу в их уединение вплывал приглушенный расстоянием шум города.– Скажи, Герби, в чем же загвоздка с этим письмом.– Ну… я своровал, значит, поступил плохо, так?– Так.– И только пообещал потом исправить этот поступок.Отец так посмотрел на него, точно вот-вот улыбнется. Впервые со дня приезда из лагеря Герби увидел в отцовских глазах искорку радости. Вдохновленный, он продолжал, запинаясь:– А… а штука вся в том, что откуда мне было знать наверняка, что у меня получится исправить свой поступок? Видишь, как обернулось. Мистер Гаусс меня облапошил.Джейкоб Букбайндер кивнул. Он улыбнулся, и много морщин разгладилось на его утомленном лице.– Что же из этого следует, Герби?Отец уже не раз проводил с Герби такие воспитательные беседы. Тот знал, что сейчас от него требуется лаконично подвести итог. Мгновение он подыскивал слова, потом сказал:– Видно… видно, поступать дурно и думать, мол, потом исправлю, все равно нельзя.Отец одной рукой обнял мальчика за плечи, прижал к себе и тотчас встал. Одно неприметное движение – а у Герби будто выросли крылья.– Идем к Голдену, – только и промолвил отец.Согласитесь, для одиннадцатилетнего мальчика Герби неплохо сформулировал полученный урок. «Цель не оправдывает средств». Если учесть, что человечество с начала своей истории пытается усвоить этот урок и ныне стоит в углу в постыдном дурацком колпаке за нерадивость в учении, вероятно, мы имеем право сказать, что наш мальчик, осознав ошибку, заслужил некоторого смягчения своей участи.Итак, Букбайндеры отправились к Голдену на свидание с женской половиной своего семейства. Фелисия ослепительная в новом алом платье, шелковых чулках туфлях-лодочках, подрумяненная, не принимала участия в оживленном разговоре за ужином. А все потому, что днем получила письмо, которое сочинил в поезде Йиши Гейблсон, и теперь витала в любовных облаках. Это послание, разумеется, было надежно укрыто от глаз родных, однако девочка милостиво шепнула Герби, что в письме есть собственные стихи автора. Читатель, скорее всего, удовлетворится первым двустишием и не станет требовать продолжения: Прекрасная Фелисия,Вот здорово, что встретились с тобой… Что же до Герби, из своих приключений он извлек не один урок. Вместо вареной трески наш гурман заказал бифштекс. И из осторожности съел всего четыре пирожных. 28. Награда Виток за витком по винтовой лестнице, ступенька за ступенькой в неземном зеленоватом сумраке поднимались мальчик, девочка и еще один мальчик, одетые по-воскресному во все самое лучшее. Сверху и снизу витая лестница гудела от топота сотен ног. В карабкающейся процессии все три лица знакомы нам – это Клифф Люсиль и Герби взбирались на вершину статуи Свободы по лестнице, устроенной внутри памятника. Клифф легко скакал вверх по ступенькам, то и дело останавливаясь, чтобы подождать спутников. Люсиль планомерно одолевала подъем, а Герби пыхтел и потел позади, с угрюмой решимостью стараясь сохранить чувство собственного достоинства и не отстать от девочки. И вот когда ноги, сердце и легкие уже посылали Герберту настойчивые сигналы о намерении немедленно бросить это глупейшее занятие, над головой верхолазов слабо забрезжил дневной свет, и обрадованные дети последним рывком достигли последней, высшей площадки в голове статуи Свободы.Ребята сразу бросились к окнам. Великолепный вид вознаградил их за трудное восхождение. Высокие башни центрального Нью-Йорка, необозримые пространства жилых многоэтажек, изрезанные вдоль и поперек улицами, зеленые парки, искристые, вьющиеся реки с паутинками мостов и линиями причалов – все это раскинулось перед изумленными взорами Люсиль, Герберта и Клиффа. У детей захватило дух. Им никогда еще не доводилось охватить взглядом больше одного-двух городских кварталов. Нью-Йорк – это пещера мамонта без крыши, и мало кто из обитателей, снующих по ее лабиринтам, представляет себе, как она выглядит на самом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111