Сейчас я поведаю вам свои планы мести Марко, планы почти двадцатилетней давности, вот они, я никогда в них не исповедовалась. Ему нравится смотреть, как Агостино входит в его жену, входит в нее, как животное, хотя он и знал, что от отвращения я готова была зарезать или избить его, и, вполне возможно, это его тоже возбуждало, я не знаю. Что ж – решила я, – я изменюсь, я ИЗМЕНЮСЬ, я перестану чувствовать то, чего он ждет, я заставлю себя принять насилие, я заставлю себя получать от него удовольствие, и тогда он будет страдать от этого. Но если я покажу, что мне это нравится, он перестанет это делать, и моя месть тоже прекратится, поэтому я ничем не покажу этого, я буду скрывать свое удовольствие, я хочу получить это удовольствие, и мне придется его получить, если я хочу сделать Марко грязным рогоносцем (кем он и так был) и смешать его имя, лицо и все, что его касается, с грязью, где ему и место. Когда он будет думать, что делает мне больно, я стану радоваться и сама причиню ему боль, и когда он будет бесчестить меня, я сама опозорю его, получая удовольствие от того, что, как он думает, вызывает во мне отвращение. Такими были мои мысли, они были греховными и опасными, но я не прогоняла их, холодная ярость переполняла меня, я превратилась в демона, я словно бы пришивала эти злые мысли к своей голове, я работала над собой, чтобы заставить себя измениться и стать такой, какой я должна была быть для осуществления своей мести.
Итак, однажды, вероятно заметив во мне какие-то перемены, это животное Агостино дошел в своем бесстыдстве до того, что намекнул (не помню как), что они могут напасть на меня в третий раз, и тем самым предупредил меня. Тогда я просто отмахнулась от него и сказала, что испытываю к ним обоим такое schifo [презрение], что меня не волнуют их дела и что я всегда буду выше их, потому что они животные, их души отправятся в ад, и что меня даже не волнует, если слуги Марко, известные сплетники, узнают и расскажут об этом всему миру, потому что тогда всему миру станет известна и их грязная содомия, и что это будет правильным. Я произнесла последние слова о слугах как намек, чтобы Агостино понял, что в случае третьего нападения их нужно отослать из дому. Так и вышло: однажды утром пару недель спустя Марко отослал их на целый день в нижний город, дом опустел, и я сразу же поняла, что может произойти. Но на сей раз все будет иначе, я была готова, я видела детали, я увижу все, я не поддамся слепой ярости, не стану выходить из себя и буду точно знать, что делать. Агостино Большие Руки появился как раз, когда мы с Марко садились за обед, он присоединился к нам, я почти ничего не ела, а в конце, когда мы поднялись из-за стола, они набросились на меня. Я изображала сопротивление и осыпала их бранью, ведь они даже не потрудились завязать мне рот, и я укусила Марко (однако не слишком сильно), пока они тащили меня в спальню, где все произошло. Агостино был уже возбужден, потому что думал, что это приносит Марко больше удовольствия. Так оно и было, я поняла это по его голосу, и чем больше они возбуждались, тем крепче держал меня Марко и тем активнее орудовал Большие Руки. Я открывала и закрывала глаза, я кричала громче, чем следовало, чтобы доставить удовольствие Марко, но я видела все: видела ветвь с толстой головкой (член Агостино), видела его огромные руки с выступающими венами, видела, как пальцами одной руки он грубо раздвинул мою плоть, а второй рукой поднес ко мне этот увлажнившийся блестящий ствол, я видела, как головка, а потом и сам член медленно проникают в меня – видела потому, что пьяный от удовольствия Марко слишком сильно нагнул мне голову. И когда Агостино был уже полностью во мне, я зажмурилась, схватила Марко за руки и стиснула их изо всех сил, я укусила его через рукав, чтобы он думал, что мне больно и противно, но все это время я думала только о члене Агостино, видела его сквозь опущенные веки, я давала этой толстой штуковине войти и заполнить меня всю, я оставалась неподвижной или даже немного подавалась вперед, но не отстранялась. Я не прекращала осыпать Марко оскорблениями, а сама все вбирала и вбирала в себя эту ветвь, внимая ее поглаживаниям, пока не услышала где-то вдали жужжание пчел. И тут мне показалось, что голова моя вот-вот расколется, я все кричала и кричала, пока не перестала чувствовать вес Агостино на себе.
Я лежала на боку и всхлипывала, а Марко любовался моим стыдом, но на этот раз он ошибался, слепец, потому что я только что получила самое большое удовольствие в жизни, огромный взрыв наслаждения, настолько сильный, что я не могла его вынести, – вот почему я сжималась, кричала и поносила его площадной бранью. Мне казалось, что я лишаюсь чувств и одновременно возвышаюсь над ними в бесконечном животном удовольствии. Это свершилось, Марко должен был бы понять это по моим движениям и укусам, он должен был бы понять, что происходит, почувствовать мою дикую радость, но только он не заметил, потому что сам был слишком возбужден и безумен оттого, что наблюдал за Большим Агостино. Но Агостино знал, что произошло, потому что, когда он вошел в меня, я сжимала его изнутри, словно бы втягивала его внутрь потаенным ртом. Это была моя месть, я должна повторить, это была моя месть, и для нее мне не потребовалась помощь моей семьи, мой отец мог не рисковать своей честью, и все же я отыгралась на Марко, его гордость была попрана моим удовольствием. Это было страшным грехом, я знала это, но я благодарила за него небеса (что было кощунством), и я была так счастлива, что готова была умереть. У меня было такое чувство, будто я помочилась Марко на лицо, – вот лучший способ выразить, что я испытывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83