Да простит меня Бог. В Венеции. 19–24 сентября, 1529 год.
Ваш in visceribus Jesu Christi , Opco.
35. [Лоредана. Исповедь:]
Что ж, вся эта история стала темным закоулком в нашей памяти, и мы никогда не заглядывали туда, Марко и я никогда не разговаривали о нашем разврате, никогда, словно бы его и не было, но через два дня после событий номер (2) Марко зашел в мою комнату и сказал, что капитан отплывает через четыре дня и что мы прямо сейчас идем к нему в гости поужинать и отметить это событие, и, прежде чем последнее слово слетело с его губ, я сказала: «Нет», сказала, что я никуда не иду. Весь предыдущий день я не думала ни о чем, кроме темных деяний (2), грязных слов и страшной картины (помните?) смерти и девы. Я была напугана более чем когда-либо в жизни, и я корчилась в тисках острого стыда, я чувствовала отвращение к моим женским органам, мне предстояло спастись или погрязнуть во грехе, поэтому я сказала Марко, что ни на секунду не выйду из дома, и добавила, что для разнообразия собираюсь предпринять кое-что еще: приглашу сестру Квирину провести у нас три дня. Марко взорвался, как снаряд, подошел ко мне с горящим лицом и сказал, что после того, что он видел две ночи назад, я не имею ни малейшего права отказывать им, что если капитан был похотливым, то я и подавно, он еще может у меня поучиться, и при этом без малейшего предупреждения засунул руку мне под юбку и резко всадил мне пальцы между ног, и в этот самый момент я услышала глухой звук от удара: я ударила его по лицу кулаком, вот так, даже не задумавшись. Потом у меня болела рука, так сильно я его ударила. Но постойте, это же что-то неслыханное для верхнего города и, насколько я знаю, для всего мира, чтобы женщина била мужчину кулаком, и потому Марко вернул мне все с процентами: он осыпал меня ударами, моя щека распухла, из носа шла кровь, под глазом был синяк, и он толкнул меня и таскал по всей комнате за волосы, называя меня последней шлюхой, и сказал, что сучье мое лоно надо отдать собакам, но я отвечала ему оскорблениями, и меня не заботило, сколько еще он будет таскать меня за волосы, я назвала его рогатой свиньей, рогоносцем, хорошенькой девицей, врагом собственного зада, давалкой и вонючим извращенцем-содомитом (эти слова я услышала на проповеди). И еще я сказала, что капитан живет ради своей похоти, и Марко, может быть, тоже, но я ненавижу свою, стыжусь ее и скоро смою ее навсегда.
Эта дикая драка и оскорбления положили конец всему, я должна была избавиться от Марко или умереть, я должна была найти способ рассказать отцу. Капитан уезжает на пять месяцев, но он вернется, и Марко снова отдаст меня ему, Марко найдет других капитанов, Марко всегда будет толкать меня к разврату, и вскоре мне уже ничего другого не надо будет, я убегу и буду искать необычных удовольствий или однажды пойду к капитану и попрошу его похитить меня у «моей красотки» и продать турку из Александрии или кому угодно, и я не сомневалась, что он бы это сделал, это был такой человек, злодейство было его природой. Поэтому сразу же, даже не задумавшись, я стала постепенно, один за другим, предпринимать определенные шаги, у меня не было плана, потому что если бы был, я бы никогда не избавилась от Марко, я это знала, я бы нашла повод подождать, передумать и ничего не делать.
Позже, в тот же день после этой дикой драки, я пошла к Марко и сказала, что на душе у меня такой стыд и мерзость, что я готова умереть, и попросила его отпустить меня к мессе на следующее утро. Я бы пошла в маленькую церковь и закрылась вуалью так, что никто бы не заметил мое избитое лицо, и тогда он сказал, что не сможет пойти со мной, потому что такая вуаль в его сопровождении покажется слишком странной, что Дария и Джованни будут сопровождать меня. Так и вышло, но когда мы вышли из церкви, вместо того чтобы пойти домой, я сказала им, что зайду в монастырь к Полиссене, они пытались спорить, но, конечно, не могли меня остановить, хоть Марко и приказал нам вернуться домой сразу же по окончании мессы. Они пошли за мной, и я велела им подождать возле монастыря, а сама побежала к Полиссене, и это было моим спасением. Я не вернулась. Полиссена, увидев меня, пришла в ужас и никак не могла поверить своим глазам, мы поговорили с аббатисой (которая уже сталкивалась с такими вещами), и я сказала, что не покину монастырь, пока не встречусь с сиром Антонио, моим отцом. За ним послали, потом прибыл Марко и пытался спорить, но услышал, что отец уже направляется сюда, и отправился домой выжидать. Зная, кто мы, аббатиса понимала, что все нужно держать в строжайшей тайне, и когда пришел отец (он был в шоке, когда увидел, что у меня с лицом), нас провели вниз в склеп, на самое дно нижнего города, и там я с ним поговорила, но не упомянула капитана, это имя не слетело с моих губ, я знала, что этого делать нельзя. В общем, вот что я сказала своему отцу в промежутках между рыданиями и всхлипами, я сказала ему, что он может меня задушить, но я не вернусь к Марко, сказала, что Марко любит мужчин, что он никогда даже не прикасался ко мне, что он заставил одного из своих любовников лишить меня девственности, что я не назову имени этого человека, какой в этом прок, и что я ничего не говорила до сих пор, потому что мне было стыдно и страшно, я боялась скандала, и что трижды, когда я носила ребенка, это было не от Марко, потому что я интересовала его только тем, что он мог использовать меня, чтобы вовлечь других в свои грехи.
Мой отец плакал, я раньше никогда не видела, чтобы мужчина так плакал, кроме Большого Агостино, когда тот терял Марко, затем он обнял меня и вспомнил, что я пыталась однажды рассказать ему; я полагаю, ему пришлось это признать, а чуть позже он сказал, что знал, что Марко любит мужчин, но никогда не думал, что он зайдет так далеко, что он никогда ничего подобного не слышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83