Какую ценность?
Ради нее отвергнуть свободу, силу, Межмирье? Ради нее отказать себе в удовольствии дотянуться до своего врага? Отступить?
Иноходец презрел свой долг, хотя маска – Ашхарат знал это наверняка, – жгла лицо не хуже нагретого железа. Он поступил вопреки собственному смертельному, разъедающему душу желанию.
Стрела по своей воле отклонилась от цели, потому что на пути стрелы стала она.
Змейка.
Ашхарат, тяжко вздыхая, примерял на неподвижно лежащую девчонку все новые и новые ткани. Трех караванов не хватит увезти обратно все, что он уже отверг. Остался только шелк. Прохладный и тонкий, светлый, как топленое молоко. Белая кисея с вкраплениями настоящего золота. И горка украшений. Легких, недорогих.
Ашхарат будет испытывать свою гостью, пока не доберется до сути. Кривые ножи – оружие ловцов жемчуга – варварское средство, но ведь так хочется добыть жемчужину.
Даже ценою жизни самой ракушки. Проснись, змейка.
Она проснулась. Еще бы! Приказ был очень тверд. Как и все приказы полубога.
Рэми зевнула, потом увидела свое новое облачение и в ужасе вскрикнула.
– Тебе не нравится? – осведомился Ашхарат.
– Кто… меня… платье… где?
– Я тебя переодел. Тебе не нравится?
Рэми икнула, прикрыла рот рукой. И на запястье мелодично звякнула парочка браслетов.
– Ой, – прошептала девушка. – Ой, это…
– Это тоже твое. Пойдем, наконец? Мне надоело ждать, пока ты проснешься. Я вообще не люблю ждать. Запомни это, пожалуйста.
И, взяв за это тонкое (раз нажми – сломаешь), перехваченное дареными драгоценностями запястье, маг настойчиво потянул Рэми за собой, прочь из защищающей прохлады и спокойного полумрака дворца.
– Смотри, змейка!
Самое красивое зрелище на свете – закат в пустыне. Она оценит? Да где уж ей, но, может, научится со временем.
– Рэми, – сказала она. – Меня зовут Рэми.
– Ашшх-Арат-Змеелов, – на всякий случай повторил он ей. У этой кареглазой плохая память.
– Почему Змеелов?
Удивление у нее вяловато, наверное, последствия испытанного шока, но раз уж она спрашивает… Об этом его еще никто не спрашивал, и Иноходец тоже, хотя наверняка не знал.
Ашшх-Арат закрыл глаза. Медленно покачался из стороны в сторону, улавливая направление ветра.
И позволил солнцу, текущему в жилах, свободно выйти наружу…
Два солнца горело теперь в этой пустыне. Но одно уже не выдерживало конкуренции, клонилось ко сну – свет от Ашхарата был ярче, ласковее.
Если бы эту картину узрел Джерард, который видел не одну пустыню в своей жизни, он бы предположил, что тепло, идущее от тела мага, заставляет черную горючую жидкость выступать на поверхность песков подобно тому, как пот выступает на человеческой коже. И она ручейками начинает стекаться к этому теплу.
Джерард был бы логичен и даже поэтичен, но неправ.
Рэми ни разу не бывала нигде, кроме Сеттаори, но истину уловила мгновенно.
Кобры. Гадюки. Змеи всех видов и всех названий. Длинные, короткие, толстые и тоньше нити, яркие и серые, быстрые и лениво-медлительные, с разной скоростью, с разным шипением или вовсе беззвучно, но именно они, создавая иллюзию ручейков, сползались сейчас к Ашхарату со всех сторон. Он просто стоял, даже открыв глаза, улыбался немного сонно, и Рэми, проглотив колючий, как еж, ужас, все-таки заметила, как он в этот момент красив.
В эти три минуты она боялась только змей, но не Ашхарата.
Потом счастье кончилось.
Ашхарат перестал лучиться теплом и светом, что-то выкрикнул, хлопнул в ладоши – и змеи исчезли.
– Я ответил на твой вопрос? – сказал он, поворачиваясь к Рэми.
– Д-да, – запинаясь, ответила она. – Ты маг?
– Я маг, змейка. Но помимо всего прочего – я им брат.
Снулая, пригревшаяся, сытая кобра на ожерелье Ашхарата приподняла красивую голову и приветственно мелькнула черным раздвоенным языком в сторону Рэми. Опоздала, сестренка. Все остальные уже поздоровались. Эх, соня.
На этот раз Рэми благополучно успела продержаться в обмороке до самого рассвета. Все это время магу было нестерпимо скучно, и он просто не знал, куда себя деть. Но все-таки совершил полезное действие, продумав следующий день. Ах, как жаль, что личное время Иноходца в Межмирье бежит гораздо быстрее, и там прошло всего лишь несколько часов. Интересно, он жив? Ашхарат несколько раз вслушивался, и музыка подсказывала – жив.
Невольная гордость охватывала Змеелова. Надо уметь правильно выбирать себе врагов!
Джерард был жив, но измотан. Ему так и не удалось отойти от границы, а стражей не становилось меньше. Возможно, на самом деле они – бессмертные порождения Межмирья, такая же иллюзия, как и все остальное? И Иноходец тоже иллюзия, только приглашенная. Гастролирующая.
Чем яростнее он сражался, тем безумнее становился захлебывающийся ритм его сердца, и тем больше стражей приходило. Ведь это будет продолжаться бесконечно! От них не скрыться ни на одной тропе, ибо все тропы принадлежат Межмирью. У каждой тропы есть своя мелодия, но и они тоже сочинены Межмирьем. Гениальный, но завистливый композитор – не желает слышать тут никаких звуков, кроме собственных.
У каждой тропы своя мелодия.
Джерард остановился, просто застыл, не взирая на рычащих вокруг тварей.
У каждой мелодии – есть своя тропа? У каждой?
Ах, ты шельма!
Неужели все это время я потерял зря?
Нет, не зря. Оно было необходимо, чтобы понять. Чтобы признать ситуацию безвыходной, а потом найти этот лежащий на поверхности ключ.
Находившийся в нем самом. Проклятая розовая, бесстенная уродина! Глупое, ревнивое чудовище! Все до меня, и Эрфан, и учитель его Аральф, свято чтили твои «традиции», и верили, что сердце – гибель для Иноходца, а потому избавлялись от этой «гибели» беспрекословно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75