Когда мой надувшийся сын оставил нас с Баксом наедине, я скинул
рюкзак с плеч, опустился рядом с ним на землю и посмотрел на Бакса снизу
вверх.
- Бакс, - спросил я, - почему ты назвал покойницу ведьмой?
- Ну... не знаю. К слову пришлось...
- Не морочь мне голову. Ты что, слышал когда-нибудь, как умирают
настоящие ведьмы?
- А как они умирают? - ошалело поинтересовался Бакс. - В три этапа?..
- Так, с тобой все ясно... Ты честный трудолюбивый горожанин, ты
можешь быстро приколотить вешалку и отремонтировать телевизор. А я вот,
как лентяй и оболтус-гуманитарий, предпочитаю диван с книжкой. Ты не
тратишь время попусту, а я трачу. И я читал - не помню уже где - что ни
одна природная ведьма не может умереть под крышей. Под крышей, Бакс!..
Кроме того, она будет мучиться до тех пор, пока не передаст свой дар, или
что там у нее внутри, кому-нибудь другому по наследству.
- Ну и что?
- А то, что мы все прикасались к старухе перед смертью. А Тальку она
даже держала за руку! Весь хутор удрал, чтобы не присутствовать при ее
кончине, а нас, как назло, черт дернул заблудиться!.. Три заезжих
городских богатыря на распутье! Помнишь, небось, как оно в сказках-то?
Направо пойдешь, налево пойдешь, но идти волей-неволей приходится! - иначе
мы будем кусать губы от бессилия, видя то, во что не можем вмешаться. Это
ад, Бакс, или хуже ада...
- А может, и не стоит ни во что вмешиваться? Поедем домой - и гори
оно все!..
- ...Папа! Ну папа же!.. Дядя Бакс!..
Я обернулся.
Талька стоял метрах в двадцати от нас, в окружении пяти парней.
Местных. Одного я узнал сразу - это был тот самый лохматый верзила,
который пялился на нас с недочиненной крыши флигеля. В зубах он на сей раз
держал не гвозди, а дымящуюся папиросу, а в руках - знакомую мне сумку и
банку с даренным самогоном. Зачем Талька поволок все это с собой - я не
знаю, но у него явно отобрали добычу, и мой сын был донельзя возмущен.
- Папа! Да идите же сюда!..
Мы подошли. Бакс мгновенно вписался в круг и оказался рядом с
Талькой, а я остался снаружи и расстегнул клапан рюкзака. По возможности
незаметно. Парни заржали. Лохматый поставил банку на пень и сказал в
пространство с той ласковой интонацией, которая обычно предшествует
глобальным дракам:
- Сдурел батя... совсем свихнулся на старости. Такое добро раздавать
кому ни попадя - а вы, ребятки, идите, идите себе, вам пить вредно, а
ходить полезно...
И тогда я вновь увидел туман-паутину. Я увяз в ней с руками и ногами,
я не мог шевельнуться и только смотрел, как вязкие нити неизбежности
опутывают нас - нас всех! - и за спинами парней в воздухе словно
проявляется огромный фотоснимок...
...два гиганта застыли в неудобной, противоестественной позе. Один из
них - светловолосый, с пустым мутным взглядом - сидел на корточках,
вцепившись в какой-то тюк, а второй навалился ему на спину, захлестнув
мощную шею удавкой; а за ними постепенно возникала стена, дверь, коридор,
и люди в незнакомых мне темных накидках...
Паутина вцепилась в нас, не давая двинуться, вдохнуть, и я мог лишь
смотреть, ожидая того мига, когда нити оживут и марионетки беспомощно
задергаются; смотреть и слушать Талькин звенящий голос...
- Это тебе пить вредно! Дылда волосатая!.. у тебя вся печенка сгнила!
Ты умрешь через двенадцать лет, но умрешь не сразу... ты долго будешь
кончаться, ты будешь волком выть, а от тебя все ножи спрячут!.. и веревки
спрячут...
Я рванулся, но туманные нити держали властно и цепко. Краем глаза я
видел, как белеет Бакс, переглядываются парни, и лохматый сует руку в
карман; а потом в его руке оказался складной рыбацкий нож, и лохматый
принялся зубами открывать его, не спуская с Тальки ненавидящих глаз.
- Что, бабка, - шипел он сквозь стиснутые зубы, - стерва костлявая...
Мало здесь покомандовала? С того света тянешься?! Врешь, не дотянешься, не
достанешь, падла... врешь...
Нож раскрылся с сухим щелчком, паутина пришла в движение,
светловолосый гигант из видения взметнул над головой свой тюк, попятились
парни и люди в темных накидках; я услышал крик и не сразу понял, что
кричит Бакс.
Я не знал, что он может кричать так громко. Так громко и так страшно.
А потом он взорвался.
Из Бакса как-то сразу выросло очень много рук и ног, под самыми
неожиданными углами; парни запутались во всем этом разнообразии и легли на
землю, корчась и постанывая, нож лохматого вонзился в сосну и хищно
задрожал, а сам лохматый упал на колени, визжа недорезанным боровом и
хватаясь за низ живота...
Бакс неподвижно стоял среди извивающихся тел, а позади него стоял
яростный призрак, стоял и таял в смоляном воздухе леса... и я отчетливо
услышал звук, похожий на стук резко захлопнувшейся книги.
Я схватил Тальку за руку - и мы побежали.
Мы бежали, и Бакс прижимал к груди злополучную банку, а из-под
неплотно пригнанной крышки в лицо ему все плескала одуряюще пахнущая
жидкость, заливая очки, лоб, слезами стекая по щекам...

6
Рыдали седые реки,
в туманные горы глядя,
и в замерший миг вплетали
обрывки имен и прядей...
Ф.Г.Лорка
...Костер гудел хоралом Баха. Есть у покойного Иоганн Себастьяныча
такой хорал - уж не помню за каким номером - где главная тема ведется в
басах, и они топчутся по твоей душе, как слепой японский массажист,
выдавливая боль, тоску, усталость, пока не остается лишь тихое,
прохладное, ночное настроение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12