..
Бакс сидел у самого огня, изредка ковыряясь палкой в прогоревших
ветках, и сполохи пламени вычерчивали на его лице непривычный и незнакомый
рисунок. Жесткое было лицо, мужское, и по-хорошему мужское, и по-плохому,
и по-всякому... Прямые волосы падали на лоб, и он отбрасывал их резким
коротким движением, будто отгоняя надоедливую муху; отбрасывал, хмурился и
плотнее сжимал губы.
Я смотрел на него, а сам пытался вспомнить, как выглядит трамвай. И
не мог. Не было сейчас городской сутолоки, будильников и телефонных
звонков: прошлого не было, и будущего не было, а было настоящее, наше
настоящее - рядом с которым все остальное выглядело подделкой, фальшивым
камнем в тускнеющей оправе. Настоящее сидело с нами у гоня, оно мелькало в
черноте провалов между сосен, брызгало светом в глаза Баксу, двигало
пальцами моего сына, передиравшими какие-то собранные корешки, ветки,
листья... гриб еще маленький... мухомор, что ли?..
- Рожден не как все, - сказал Бакс, и тишина рядом с ним вздрогнула,
- живет не как все... творит суд не по обычаю, веселится по-чужому, воюет
в одиночку и умирает по-своему...
- Что это? - спросил я.
- Не знаю... тоже читал где-то. Или слышал... Или сейчас придумал...
Талька взял мухомор и два корня, повертел их в руках и, не размахиваясь,
швырнул в костер. Запахло горелой плотью. Стеклянный от жара воздух над
огнем колыхнулся, дробясь зыбкими отражениями, и замер. Потом снова
задрожал, потому что в костер упала ветка... еще одна... гриб...
- Зачем, Таля?..
- Надо, - ответил мой сын.
Он встал, медленно отошел к границе, за которой начиналась темнота,
разбежался и прыгнул через костер. Прыгнул молча, сосредоточенно, будто
выполнял важную и необходимую работу. Приземлившись на той стороне, Талька
с минуту постоял, бормоча что-то себе под нос, швырнул в костер пригоршню
сухой прошлогодней хвои и снова взял разбег.
Он прыгнул и прыгал, с упрямством фанатика, а мы с Баксом следили за
этим монотонным действом, дыша пряным дымом, щуря покрасневшие глаза,
боясь оторваться от угловатой фигурки, мечущейся в дыму, словно творивший
некий зловещий и прекрасный обряд; мы завороженно поворачивали отяжелевшие
головы, не в силах вмешаться, нарушить, прекратить - и пропустили то
мгновение, одно из многих, когда он исчез.
- Талька!..
Тьма за соснами рассмеялась и захлопала в ладоши.
- Талька!.. а - а - а...
И звон лопнувшей струны.
Я метнулся вперед и всем телом ударил в горячее дымное стекло, в
густой и подрагивающий студень, проглотивший долгожданную жертву; дым
разбился вдребезги, изрезав меня осколками, и последнее, что видел я,
проваливаясь в чадящее, липкое безумие - Бакс, суровый, яростный Бакс,
разбегающийся от границы тьмы и света, границы прошлого с настоящим;
границы, грани, обрыва... и небо между ветками сосен, до ужаса похожее на
разобранную крышу...

ИНТЕРМЕДИЯ
"РХ - 131АС4. 28.VII.93 г. егерем Пфальцского лесомассива при осмотре
участка ВС-3, пострадавшего в результате пожара (согласно сводке от
25.VII.93 г. за <186> 35/24) были обнаружены тела трех человек в сильно
обгоревшем состоянии. Предположительно двое мужчин тридцати-сорока лет и
подросток. Личности установить не удалось, опрос местного населения
результатов не дал. В пяти километрах южнее места происшествия, в
прибрежной полосе реки Маэрны, найдена стоянка в заброшенном..."

САГА О СОВСЕМ ДРУГОМ МЕСТЕ
И услышится голос Бога, вопрошающего Ад:
"Полон ли ты?"
И Ад ответит Богу: "Еще, дай мне еще!.."
Коран
Над хутором занималась заря. Тускло-багровое солнце медленно
выползало из-за дальних холмов, и от растущей на отшибе одинокой сосны к
хутору протянулась длинная синеватая тень. Тень безуспешно старалась
подтянуть хутор поближе к опушке, но это ей никак не удавалось - как,
впрочем, не удавалось и многие разы до того; но тень не оставляла своих
попыток. Может быть, на этот раз...
...Старик проснулся рано. Он всегда просыпался рано, долго ворочался
на жесткой лежанке, временами замирая и настороженно вслушиваясь в
предутреннюю тишину. Наверное, ему было уже далеко за семьдесят, но старик
давно потерял счет своим годам - да и то сказать, к чему их считать,
моложе все равно не станешь... Глубокие резкие морщины избороздили его
обветренное лицо, лицо человека, привыкшего ко всему - и к ветру, и к
дождю, и к злобе людской - но прятавшиеся под кустистыми бровями хитрые
глаза нет-нет, да и вспыхивали огоньком былого интереса ко всему, что
вокруг. Стар был Черчек, стар, но крепок, не угас в нем еще тот огонь,
который... Вот тот самый огонь. Что-то полыхнуло в лесу - резко и
ослепительно, на миг затмив еще не до конца выползшее из-за горизонта
солнце - и старый Черчек невольно зажмурился, вскидывая к глазам корявую
ладонь.
- Ну вот, еще кто-то, - пробормотал старик, запустив пятерню в
нечесаную бороду, на удивление только начавшую седеть всерьез.
- Небось опять бедолага какой... Лица Лишенный... Хотя нет, уж больно
сильно полыхнуло... Никак Помнящий!
С этого момента действия Черчека стали быстрыми и точными. Он не стал
будить остальных, а прихватив тяжелый дубовый посох, окованный с одного
конца железом, довольно резво для своих немереных лет зашагал к лесу. По
дороге старик сам подивился своей прыти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12