— Так получается.
Они помолчали, глядя на каменные лабазы купца Стрешнева, как раз ехали мимо них. Потом Крестинин спросил:
— Что ж дальше?
— У тебя деревеньки, у меня пруды рыбные, — просто ответил полковник. — Не дам тебе заскучать, скоро пришлю в деревню ужасные отчеты тайной экспедиции господина капитана-командора Витеза Беринга, чтобы ты понял, наконец, от каких ужасных опасностей уберегся. Обещали подробности не по официи. Не упустил случая визитацию кой-кому нанести и употребить вино с нужными людьми. Пришлю отчеты в деревню.
Добавил мрачно:
— Не по официи.
— Конечно… — кивнул Крестинин. — Обещаю, что никому на глаза не попадутся те бумаги. — Вздохнул: — Господина капитана-командора Витеза Беринга жаль. Я б на его месте действовал совсем иначе. Но каждому дан свой путь, каждый по своему выбирает. Один, как тайный человек господин Чепесюк, однажды умирает от стрелы дикующего, другой, как брат Игнатий, проливавший живую кровь, пропадает в безвестности.
— Господин Чепесюк — человек государев, не поминай всуе, — со странной интонацией в голосе произнес полковник. — Жизнь, Иван, если не по официи, измеряется не количеством прожитых лет, а количеством добрых дел, тобою свершенных. Если судить по такому признаку, то тайный человек господин Чепесюк навсегда останется тайным. А вот брат Игнатий — в нем тайн нет. Как был поп поганый, так и останется.
Задумался.
Крестинин не отвлекал полковника Саплина от мыслей. Полковник заговорил сам:
— Я специальную тетрадь завел, Иван. Как бы продолжаю дело монстра дьяка-фантаста Тюньки. Приезжай, увидишь. Все полезное, что узнал за всю жизнь, как в России, так и на островах, хочу изложить в той тетради. «Язык для потерпевших кораблекрушение», так прямо назвал тетрадь. Прячу ее в особый ларчик, а ларчик прячу еще дальше. В той тетради, Иван, все мысли мои и наблюдения, образы и обряды дикующих, предания старины. Подробно описал нравы переменных жен, почему прячу тетрадь даже от любезной супруги. Помру, тогда пусть читают. Особенная хвала государю Петру Алексеевичу вписана в ту тетрадь, но главное, Иван, занесены туда в определенном порядке самые разные и многие слова ительменов и коряков, чюхчей и камчадалов, слова мохнатых, помнишь, как монстр дьяк-фантаст Тюнька того хотел? Коль такую тетрадь когда-нибудь распространить среди путешествующих в пространстве, то любой человек в будущем, будучи, как я, заброшен судьбою даже на самые дикие острова, сможет вступить в некоторую беседу с дикующими. А то ведь как получается? Дикующий видит, что ты бессильно лежишь на берегу, ну и идет к тебе. Может, с добрыми намерениями идет, может, просто по привычке держит копье в руке, но ты-то всего не знаешь. Ты боишься. Ругайся не ругайся, ведь трудно понять, что у дикующего в голове. Вот тут и приходит на помощь специальная тетрадь. Глянул по обстоятельствам, какое тебе необходимо слово, нашел в тетради и выговорил. Впредь всех путешествующих можно будет снабжать моей тетрадью.
Задумался. Потом сказал:
— Я никуда, Иван, больше не хочу. Мне мой дом, моя супруга, мои пруды любезны. Оставшуюся жизнь буду «Язык для потерпевших кораблекрушение» совершенствовать.
Вдруг спросил:
— А ты?
— Я к морю хочу, — упрямо сказал Крестинин. — Хочу увидеть острова, сивуча, морского зверя, услышать. Не знаю, к чему такое, но постоянно лежит сердце к востоку.
— Не просись.
— Почему?
Полковник пожал плечами.
— Под фортецию чувств… Полная десперация… Прочтешь бумаги капитана-командора Витеза Беринга, сам все поймешь.
Добавил, помолчав:
— Жаль мне тебя, Иван.
— Почему?
— Ты, так думаю, впадешь в тоску. Сильно долго держался. Я умею такое определять. Вижу по глазам.
Крестинин засмеялся:
— В казенном подвале поп поганый Игнатий тоже сказал мне — сопьешься, дескать. А ты теперь говоришь — впаду в тоску. А я, Яков Афанасьевич, сам знаешь, не пью уже много лет, и тоски у меня нет, пока рядом Похабин… — Назвав имя Похабина, заметно помрачнел: — Ну, почему вдруг тоска?…
Полковник угрюмо вздохнул:
— Не зарекайся, Иван. Мы о себе не все знаем.
2
Почерк писца, снимавшего копии с отчетов, оказался внятен, хотя и не без некоторой изощренности. Крестинин ни разу не споткнулся, не затруднился, разбирая литеры. Просто ледяной холодок, вначале как бы лишь показавшийся, к концу чтения с силой охватил его, даже заставил вскочить внезапно, зябко прижаться спиной и сжатыми за спиной руками к широкому горячему обогревателю печи.
Господин капитан-командор…
Господин капитан-командор Витез Беринг…
Человек, которому Крестинин втайне завидовал, человек, к которому в свое время всяко старался пристать, человек, который медлительно, но с очень большим тщанием выполнял свой долг, очень несчастливо погиб вдалеке от Москвы и Санкт-Петербурха. С разрешения императрицы Анны Иоанновны после долгих сборов он все-таки ушел вторично на северо-восток, чтобы узнать наконец, да соединяются ли две суши — американская и азийская? Отойдя от суши, суда капитана-командора медленно двигались от Камчатки к северу, каждый матрос в три глаза следил за туманными берегами.
Да и как иначе?
Секретная экспедиция капитана-командора оказалась большим предприятием, обдумываемым годами, обдумываемым и исполняемым сотнями людей опытных и умелых. Правда, о мореплавателях, ушедших на судах в северную сторону, долгое время не было никаких известий.
Но потом известия начали доходить.
Сперва они казались смутными: в них упоминалось о берегах Америки, и о некоторой удаче, но при этом и о больших бедствиях. Потом начали доходить известия откровенно тревожные, а уже они сменились на известия бедственные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160