впервые за время всего разговора:
– Если вы знаете мою настоящую фамилию, мне легче разговаривать. Согласитесь, просьба нашего с вами общего друга написать сообщение о проделанной работе выглядит несколько странно.
– Каждый уровень к делу конспирации относится по-своему, – ответил Роумэн, посмотрев на портье; тот медленно выплыл из-за своего бюро и отправился к бару наливать новую порцию скотча. – Вы обязаны бояться слова написанного, а мне, увы, с ним только и приходится иметь дело... Так вот, о Штирлице, Ригельте и Шиббле. Центр интересует это дело. Расскажите мне подробно, желательно по часам: когда позвонил Ригельт из Рио, что он произнес, почувствовали ли вы в его голосе волнение? Панику? Растерянность?
– Волнения не было... Особого волнения, так будет точнее...
Портье поставил два стакана, сказав при этом обязательное «сеньорес». «В Испании бы непременно сказали „кабальерос“, – подумал Роумэн, – врожденное преклонение перед всадником. Действительно, на английский это слово переводится как „всадник“ или „наездник“; смешно, если бы в Нью-Йорке в кафе мне говорили, передавая тарелку с сандвичем, не „мистер“, а „всадник“! Сюжет для юмористического скетча».
– Принесите мне пива, – сказал Райфель, не глядя на портье, – только холодного.
– Да, сеньор.
Проводив взглядом его сутулую спину («Странно, такой молодой парень!»), раздраженно заметил:
– Обязательно принесет теплое. Они слышат только себя или же оратора на площади, все остальное проходит мимо них.
Роумэн посмотрел на часы; Райфель понял его:
– Нет, я бы не сказал, господин Ниче, что Киккель был особенно взволнован. Он просто очень настаивающе сказал, чтобы я немедленно, прямо сейчас, напечатал объявления о возможности уйти в сельву на охоту – с запоминающимся адресом – и развесил их в самых броских местах аэропорта.
– В связи с чем?
– Он не объяснил... – Райфель испытующе взглянул на Роумэна. – Да и потом это не по правилам...
– А звонить по телефону, по международному телефону, это по правилам? – голос Роумэна сделался металлическим. – У нас нет к вам никаких претензий, вы поступили верно, речь идет о том, что Ригельт завалил операцию, вот о чем идет речь...
– Неправда, господин Ниче. Мы передали информацию о том пансионате, где остановился объект наблюдения...
– Да?! В какое время?
– Как только Шиббл вернулся из Асунсьона.
– Вы получили подтверждение, что информация верная?
– Я и не должен был ее получать.
– А Ригельт должен! А тот мальчишка-индеец, которого он отправил за Штирлицем, перепродался! За гроши! И сказал Штирлицу, что «инглез» поручил ему смотреть за «сеньором», пока тот покупал себе костюм, брился, снимал комнату в другом пансионате и посещал здание почты! И после этого Штирлиц ушел ! Мы не знаем, где он. Ясно вам, отчего от вас требуют письменного отчета?! Вы звонили по цепи? Или, надеюсь, поступили не как Ригельт, а по правилам?
– Я не могу отвечать за него... Он жил в «Александере»...
– Сделаете так, чтобы получить все его счета в отеле. Они должны хранить его счета. Принесете мне квитанции за оплату телефонных переговоров, там должны быть номера, по которым он звонил. Сделаете копию, оставьте ее себе, ясно?
– Да... Но где мне ее хранить? Я стараюсь соблюдать полнейшую легальность.
– Меня совершенно не интересует, где вы будете хранить копию. Закопайте в вашем складе. Спрячьте в сортире, мне все равно. Но если мой самолет грохнется в океан и я не пришлю вам открытки с видом Лиссабона, отправьте копию Ланхеру... Вместе с другими документами вашей фирмы... Соберите ворох бумаг, это не вызывает подозрений на почтовой таможне...
– Вызывает. Здесь все вызывает подозрение.
– Но ведь у вас есть контакты на границе?
– Да.
– Значит, отправите телеграммы в тот день и час, чтобы номера телефонов, по которым звонил Ригельт, – если он все же звонил – соответствовали датам отправки корреспонденции. Не мне вас учить азам ремесла.
– Хорошо.
– А что вы такой натянутый, Райфель? – Роумэн откинулся, полагая, что обопрется о спинку стула, и чуть не упал, забыв, что сидит на пне красного дерева. «Идиоты, за такой материал получили бы десять удобных кресел из сосны или пальмы, что за неповоротливость?! Совсем растеклись под солнцем, пошевелиться не хотят!».
– Я совершенно не натянутый, господин Ниче... Отнюдь... Просто все это несколько неожиданно...
«Я иду ощупью в полнейшей темноте, – подумал Роумэн. – Я могу провалиться в их яму каждую секунду. Они умеют конспирировать, как никто другой. Пока что я, вроде бы, не сделал рокового шага, но я иду по краю обрыва, и первый же его конкретный вопрос будет сигналом тревоги, не пропустить бы».
– Если бы научились загодя планировать провалы, их бы не было. Увы, как правило, планируют победы, а не поражения, Райфель. Вы сможете выполнить мое поручение, скажем, к пяти часам?
– Постараюсь.
Роумэн понял, что именно сейчас настал тот момент, когда вспыхнул сигнал тревоги: «Этот эсэсовец не имеет права говорить „постараюсь“ посланцу из их вонючего центра, это не по их правилам, он пробует меня. Или же я так и не понял в них ни черта».
Роумэн недоуменно обсмотрел собеседника, неторопливо поднялся, достал из кармана две долларовые монетки, бросил их на стол и, не попрощавшись, пошел к выходу.
Райфель догнал его возле двери, тронул за локоть:
– Господин Ниче, постарайтесь понять меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209