Так повторилось несколько раз - трудно было понять, поют ли в
дальнем конце рощи или где-то рядом с Чарли. Два тенора в унисон повторили
ту же мелодию и умолкли. Ее подхватил другой сильный голос, принадлежавший
одетому в синее лидомцу, сидевшему рядом с Чарли. Его голос звучал очень
сильно и как бы поплыл над рощей, освободившись от всех сопровождавших
пение форшлагов и глиссандо, преподнеся слушателям все шесть нот в их
первозданной чистоте. Все оживленно зашевелились, как бы одобряя, и
полдюжины голосов сидящих в разных местах людей, присоединились к мелодии,
повторяя вновь и вновь в унисон шесть нот. На второй из шести нот чей-то
голос начал вести мелодию сначала: пение приобрело характер фуги, вступали
голос за голосом; многоголосие усложнялось и усложнялось, возбуждая всех
присутствующих. Теперь в пении участвовали, хотя и очень тихо, басы,
придавая как бы основание синкопическому ритму музыки, вздыхавшей подобно
приливам и отливам морских волн.
Так же неожиданно, как вступило первое сопрано, в центре перед
собравшимися появилась обнаженная фигура танцующего. Она мелькала между
стволами деревьев, двигаясь и вращаясь настолько быстро, что ее очертания
невозможно было уловить. При этом фигура двигалась осторожно, обходя
всякие препятствия. Находясь рядом с Филосом, танцующий лидомец высоко
подпрыгнул и замер, упав на колени, спрятав лицо и руки в густой траве.
Появились и другие танцоры, и вскоре темная роща ожила - танцевали все, их
одежды развевались, смуглые тела мелькали. Чарли увидел, как вскочил
Филос; к своему изумлению и сам он, Чарли, поднялся влекомый потоком
звуков и движений. Он с трудом удержал себя от того, чтобы присоединиться
к морю танцующих. Чарли стоял, обняв ствол дерева, переводя дыхание, он
боялся, что не удержится на ногах в вихре непривычного танца, что его слух
не поспеет за мелодией, что зрение не сможет воспринять все происходящее
вокруг.
Все впечатления представлялись ему в виде отдельных картин -
стремительный поворот торса, напряженное, экстатическое выражение
обращенного вверх лица, шелковистые развевающиеся волосы, дрожащее тело,
крики ребенка, пробирающегося сквозь толпу танцующих, вытянутые руки,
полузакрытые глаза уже находящихся в каком-то своем мире танцоров. Ребенок
все никак не мог выбраться из толпы, и тогда один из танцоров схватил и
подбросил его высоко в воздух, он был подхвачен другими, третьими сильными
руками и так и летал по воздуху, пока благополучно не приземлился за
пределами круга танцующих. Незаметно для Чарли басы, ранее певшие
приглушенно, звучали мощным крещендо, а темп, заданный вначале мягким
постукиванием по горлу, превратился в дикий бит, извлекаемый ударами
кулаков по грудным клеткам и животу.
Чарли не мог выдержать напряжения и закричал...
Филос исчез...
По роще как бы прокатилась волна чего-то неведомого, прокатилась и
прошла, Чарли почти чувствовал ее, она напомнила жар, исходящий от
открытой дверцы печи, но это было не тепло. Никогда раньше ему не
приходилось испытывать ничего подобного, он не мог даже вообразить, что
такое бывает. Лишь с Лорой он пережил нечто подобное. Это был не секс, а
то, одним из выражений чего является секс. И в этот момент максимального
напряжения музыка, шум, вся атмосфера изменилась - в центре оказались
дети, много детей, вокруг них продолжали танцевать лидомцы, дети, даже
самые маленькие, стояли, тесно прижавшись друг к другу, сознавая свое
величие и счастье, а лидомцы все пели, и пение выражало преклонение.
Пение было не о детях. И не для них пели. Выразить чувства,
овладевшие толпой, можно было лишь так: они воспевали детей.

Смитти вышел к ограде с тыльной стороны дома перекинуться парой слов
с Гербом. Собственно говоря, это была не ограда, а низкий каменный
парапет. Получилось так, что Смитти ужасно разозлился на Тилли из-за
какого-то пустяка. Герб сидел на газоне на своем складном стуле в тени
красно-белого зонтика и читал дневную газету. Он также был зол, но причина
крылась совсем в другой области. Конгресс не только принял особенно
паскудный закон, но при этом еще и проголосовал против президентского
вето. При виде Смитти Герб бросает газету на траву и подходит к ограде.
- Как это получается, - Герб сразу переходит к самой сути, - что в
мире так много сукиных сынов?
- Очень просто, - Смитти не задерживается с язвительным ответом, -
все они выползли на свет из самого грязного женского органа.

Хотя на Лидоме никогда не темнело, Чарли показалось, что стало
темнее, когда большинство людей разошлись. Он остался сидеть на прохладном
темно-зеленом мхе, прислонившись спиной к оливковому дереву, охватив
колени руками и положив на них голову. Щеки его были шершавыми от высохших
слез. Наконец, он поднялся и увидел Филоса, терпеливо ожидавшего его.
С ласковой улыбкой Филос кивнул ему, не желая нарушать словами
молчание.
- Все закончилось? - спросил Чарли.
Филос прислонился к дереву и показал движением головы на группу
лидомцев, состоявшую из трех взрослых и полудюжины детей, убиравших
остатки вдали в роще. Над ними все еще звучала музыка - сейчас уже триоли
- варьирующаяся, как и ранее.
- Это никогда не кончается, - объяснил Филос.
Чарли задумался над смыслом его слов и вспомнил статую, названную
"Создатель", все, что он видел в роще, необычное пение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62