Затем непослушным ртом произнес:"Княже Эзернет, это я – холоп твой, Страховид” и наконец позволил отвести себя к возку…
А где-то не слишком далеко шествовал по тропе другой странник – в посконной рубахе и портках, в драной серой рясе, накинутой сверху, каковая выдавала некогда бывшее у него духовное звание. На правом плече у расстриги сидел большой ворон, впрочем, пернатый мог перебраться на шапку или на суму. Мог такоже взлететь, и, нарисовав пару кругов, усесться обратно.
В очередной раз прочертив воздух, ворон словно бы принес какое-то известие скитальцу, тот сошел с тропы, пробрался сквозь поросль молоденьких ив и оказался возле реки.
Там с десяток деревенских мужиков заканчивали ладить ладью – тесали последние досочки под гребные колеса, тончили прямую сосенку, дабы сгодилась под мачту, вили из пеньки веревки под ванты, сшивали парус из кусков холстины, разогревали смолу, собираясь законопатить щели.
Несколько мгновений мужики, слегка повернув головы, как бы нехотя смотрели на внезапно появившегося странника, но тут ворон бодрым начальским голосом пробаял:
– Здравствуйте вам. И рты-то позакрывайте, а то мухи туда нагадят.
Оттого мужики засмеялись, а самый рослый и плечистый из них даже снял с головы шапку.
– Экая знатная вошь у тебя из волос выпала,– сказал скиталец.
– Да ты чего брешешь, самая разобыкновенная вошь.
Тем не менее мужик заглянул в шапку и тут же свесил челюсть на грудь. Постояв так, выудил из головного убора большого жука, который вроде был сделан из единого куска серебра, однако еще перебирал лапками и шевелил крылышками.
– Фокус-покус, егда завод кончится, паки поверни ключик у него в попе,– объяснил расстрига.– Вы скажите, мужики, зачем лодку ладите?
– Будем зерно на казенную мельницу возить по воде, как повелел воевода Одноух. Там дьяк привоз учтет и подать возьмет – а дома у себя молоть запрещено, во “избежание укрывательства хлебных припасов”. Сие наставление нам староста передал, а он ездил в городище, чтобы на майдане перед приказной избой послушать глашатая. “Кто не слышал, тот виноват”, так было сказано.
– А дальше мельницы проплыть можно? – вопросил скиталец-расстрига.
– Как же, проплывешь. У нас путевая бумага токмо до Оттоки, где запруда устроена,– сказал другой мужик, мелкий и сильно усатый.– А ты, коим образом, мил человек, странствуешь?
– Своим соизволением, на пердячем паре, господа мужики, вкруг городищ и больших слобод, мимо дозоров и разъездов, что устраивают черные стражи, воеводские стрельцы и прочие мракоделы. Вы отвезите меня хоть до Оттоки, а за сей добрый поступок оставлю вашей артели такого вот жука. И еще немало фокусов покажу.
Деревенские люди замялись, пока самый рослый, почесавши затылок, не молвил:
– Взять с собой можно. Только в пути не шибко высовывайся, лучше даже рогожкой прикройся, а то лихой человек тебя заметит и настучит, куда надо. Тебя в острог уволокут, да и нас батожьем накажут… Звать-то, как тебя, вольный скиталец?
– Меня прозывают Фомой, а вот эту пернатую тварь – Сашей.
К полудню лодка была закончена, мужики столкнули ее в воду, одни стали парус поднимать и направлять его гафелем, другие поставили лапотные ноги на педали гребных колес, третьи принялись отталкиваться от речного дна шестами, ну а мелкий, сильно усатый мужик уселся к кормилу.
Вскоре лодка достигла деревни, где уже были построены сходни, протянувшиеся над прибрежными камышами. Почали подъезжать телеги с хлебом, запряженные поджарыми ездовыми свиньями. Деревенский люд, выстроившись цепочкой, принялся из рук в руки передавать мешки, кои укладывались, в конце концов, на днище лодки. За какой-нибудь час суденышко была загружено, осело в воду, изрядной работою шестов выведено к речному глубоководью, по коему предстояло плыть дальше.
Ворон потешал мужиков советами насчет правления лодкой, а скиталец Фома прямо из-под рогожи травил байки про то, како бедствуют бесы в преисподней. Что плавают они-де на кораблях-мракорезах и прислуживают им живые куклы, что жгут друг друга издаля огненным чиханием и обращают в лед хладным пыхтением, а мужик с бабой передком не трется, а посылает к ней крылатый хер. Чему селяне несказанно удивились, поскольку и обычный-то хер спокойно в штанах не сидит.
А вот, когда стали подплывать к запруде, то рослый мужик, что стоял на носу, приметил малахаи и кафтаны воеводских стрельцов, разместившихся на мельнице.
– Ты вот что, распоп Фома,– сказал он,– ложись-ка под хлеб. Эй, Пахомыч, Фердинант, Макдональс, раскидайте там мешки подле мачты и, как упрячется гость, снова уложите сверху в два ряда.
Мужики споро выполнили работу, и скиталец-расстрига исчез под многопудовым грузом, лишь ворон его остался сидеть на топе мачты.
Ладья причалила к мельничной пристани, и тут стрельцы, вопреки обычному, встали рядышком и принялись наблюдать за разгрузкой хлеба.
– Эй, Денисыч, сразу признавай, никого не прячешь ли?– обратился стрелецкий десятник к рослому мужику.
– А зачем мне такое нужно, я что порядка не знаю?– скучным голосом отозвался селянин.
– Ты вон те мешки, что возле мачты уложены, не забудь перетаскать на мельницу.
– Да нам перекусить пора, начальник, с утра не евши.
– Я те дам перекусить по соплям. Заканчивай сперва дело, едок.
Завершающие мешки были подняты со днища ладьи, и тут раздались крики. Голосили и мужики, и стрельцы. На днище виднелась голова, остальное же тело уже разошлось на ленты, кои протягивались сквозь невидимые щели вниз. Вот и голова располосовалась, чтобы протащиться, как и все остальное, меж досок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121