Прибегнуть в таких случаях к подпространственной передаче радиосигнала было сложно, поскольку радиоволнам трудно было избежать интерференции излучения множества звезд. К тому же для отправки такого сигнала потребовались бы большие затраты энергии корабля, а после аварии энергия почти всегда была на вес золота. Однако аварийный маяк, он же сигнал бедствия, никакой объемной информации не нес. Он представлял собой всего-навсего устройство с автономным источником атомной энергии, которое передавало сведения о своем местонахождении – своеобразный подпространственный крик о помощи. Этот крик раздавался на всех вообразимых радиочастотах в течение нескольких часов, после чего аварийный маяк, исчерпав запас энергии, отключался. В данном случае он отключился посреди тучи обломков, между которыми был обнаружен один-единственный уцелевший. Да, ему просто невероятно повезло.
Между тем, размышляя о том, какие страшные травмы получило это существо, Конвей не мог сказать, что речь шла о небывалом везении. Постаравшись отвлечься от мрачных мыслей, Конвей прошел на медицинскую палубу, дабы справиться о состоянии пациента.
Уцелевший счастливчик был отнесен к физиологическому типу ЭГКЛ, то бишь был теплокровным кислорододыщащим. По размерам он вдвое превосходил человека. На вид пациент напоминал огромную улитку с высокой конической раковиной, на самом кончике которой размещались четыре выдвижных глаза. У основания раковины через равные промежутки располагалось восемь треугольных отверстий, через которые просовывались манипуляторные конечности. Раковина возвышалась над плотной мышечной массой, служившей для передвижения. По окружности двигательной мышцы располагалось несколько мясистых выростов, вмятин и щелей, представлявших собой органы глотания, дыхания, испражнения, совокупления и осязания. Медики уже успели выяснить, каковы требования этого существа к атмосфере и силе притяжения, но пока пациент был слаб, его окружили пониженным гравитационным полем, дабы не пострадало сердце, а давление повысили, чтобы из-за декомпрессии не усилилось кровотечение.
К Конвею, смотревшему на раненого ЭГКЛ, подошли патофизиолог Мерчисон и Старшая сестра Нэйдрад. Пациент лежал на носилках с герметичным прозрачным колпаком. На этих же носилках пациента доставили на «Ргабвар» с места крушения корабля, на них же его должны были перенести в госпиталь, с той только разницей, что теперь пациент был к носилкам привязан.
Невзирая на свой немалый опыт в спасении пострадавших при космических катастрофах – пострадавших всевозможных форм, размеров и физиологических типов, Конвей содрогнулся при воспоминании о той картине, которую медики обнаружили на сей раз. Изолированный отсек, в котором находился пострадавший, в момент обнаружения вертелся с большой скоростью, и несчастного ЭГКЛ там болтало из стороны в сторону. В течение нескольких часов он бился обо все, что находилось вокруг, своим массивным телом, и в конце концов рухнул в угол посреди им же переломанных мебели и приборов.
В результате раковина ЭГКЛ в трех местах треснула, причем в одном месте настолько глубоко, что пострадал головной мозг. Одного глаза не хватало, два тоненьких щупальцеподобных манипулятора были перерезаны какими-то острыми предметами. Части из этих конечностей на всякий случай сохранили, чтобы затем попытаться приживить их. Двигательная мышца была вся исколота и изодрана.
Медики сделали все, что могли: поработали над черепно-мозговой травмой, понизили внутричерепное давление, тампонировали и наложили временные швы на самые страшные раны, подключили к одному легкому систему искусственной вентиляции. Но больше они пока ничего сделать не могли. Производить тонкую нейрохирургическую операцию на борту «Ргабвара» возможности не было. Степень повреждения мозга пациента оценивалась по-разному. Биодатчики говорили одно, а эмпат, доктор Приликла, – другое. Судя по показаниям датчиков, какая-либо активность головного мозга отсутствовала напрочь, но маленький эмпат настаивал – насколько мог настаивать стеснительный, невероятно хрупкий Приликла – на том, что на самом деле это не так.
– С тех пор, как вы ушли, пациент не двигался, не произошло никаких изменений в клинической картине, – негромко сообщила Мерчисон, предварив вопрос Конвея, и добавила: – Это меня не радует.
– И мне радоваться нечего, доктор, – вмешалась Старшая сестра, чья серебристая шерсть ходила волнами, как под сильным ветром. – На мой взгляд, это существо мертво, и мы просто-напросто доставляем Торннастору более свежий материал для патоморфологических исследований, чем обычно.
Доктор Приликла, – продолжала кельгианка, – порой боится сказать то, что думает, поскольку опасается неблагоприятной эмоциональной реакции окружающих. У этого пациента он зарегистрировал эмоцию боли. Как вы помните, это чувство было настолько интенсивно, что Приликла извинился и улетел сразу же после окончания операции. Я так думаю, доктор, этот пациент более не способен ясно мыслить и чувствует только боль. Насколько я понимаю, ваша тактика ясна?
– Нэйдрад! – сердито воскликнул Конвей, но оборвал себя. Фактически сказали Мерчисон и Нэйдрад об одном и том же, вот только кельгианка, как и все ее сородичи, была напрочь не способна на тактичность.
Конвей на миг задержал взгляд на двухметровой гусенице-многоножке, покрытой густой серебристо-серой шерстью, которая непрестанно шевелилась. Движения шерсти у кельгиан происходили непроизвольно, они отражали реакцию этих существ на внешние и внутренние стимулы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87