Я не спал всю ночь.
Вера Никандровна согласилась без колебаний, даже поспешно, и он с большой живостью проследовал в канцелярию.
Он пробыл там недолго и вышел словно подменённый: вся картинность его увяла, он ступал редкими, скучными шагами. Он подсел к Извековой и выдохнул, отдуваясь:
— Просили подождать. Подождать — это вежливость чиновников.
Рассмотрев арестанта усталым, но ненасытным своим взглядом, он подоткнул большим пальцем нижнюю губу и хитро усмехнулся Лизе:
— Вот так вот закуют в железны кандалы и двинут по Владимирской дорожке. И ничего не поделаешь! Черт знает что!
— Вы, собственно, о чём хлопочете? — спросила Извекова.
— Чтобы сняли подписку о невыезде. Я же не могу тронуться с места. Как квашня — с печки. Дикость! Просил, чтобы принял прокурор, мне отвечают — не полагается. А что полагается? Напишите прошение, прокурор рассмотрит. Дикость!
— Знаете, — вы совершенно правы! — словоохотливо начала Вера Никандровна, готовясь посвятить Пастухова в историю своих хождений, но в эту минуту её пригласили в канцелярию.
Ознобишин проводил Извекову до кабинета товарища прокурора. Вера Никандровна знала эту комнату — с окнами в полотняных шторах, с внушительным столом посредине, с тремя креслами в отдалении от него и с чиновником, похожим на нерушимую принадлежность кабинета. Привстав, он показал на кресло и опустился не сгибаясь. На белом его кителе не заметно было ни одной складки. Сейчас же, как только Вера Никандровна села, он заявил, вытачивая раз навсегда отобранные слова:
— Его превосходительство господин прокурор палаты наложил на вашей просьбе резолюцию: отказать ввиду отсутствия основания для смягчения меры пресечения.
Он взглянул на Извекову. Она молчала, немного побледнев.
— Вы имеете что-нибудь спросить?
— Совсем? Окончательно?
— Вы просили об освобождении вашего сына из-под стражи на поручительство, указав основанием болезнь. Основание отсутствует. Ваш сын здоров.
— Окончательно? — тихо повторила Вера Никандровна.
— То есть что — окончательно? Сейчас он здоров. Если заболеет, основание, очевидно, возникнет.
— Я хочу знать — неужели больше никакой надежды?
— Содержание под стражей остаётся в силе до конца судебного следствия и приговора по делу.
— Но как же теперь быть? — сказала она с беспомощной простотой.
— Можете просить об освобождении под залог.
— Да? — всколыхнулась и вся как-то затрепетала Вера Никандровна. — Но как, как это сделать, будьте добры?!
— Прошением на имя его превосходительства.
— Нет, я хочу сказать, — ведь это же деньги?
— Денежный залог.
— Я понимаю. Но я хочу спросить — сколько? Сколько надо денег?
— Сумма залога будет определена, если его превосходительство найдёт возможным смягчить меру пресечения.
— Но я ведь должна знать — что это такое? Сколько надо денег? Несколько сот рублей или, может быть, тысячу?
— Я могу сказать только на основании прецедентов, ничего не предопределяя. Несколько тысяч. В практике — редко более десяти.
— Позвольте, — сказала Вера Никандровна, детски-изумлённо улыбаясь и вздёргивая морщинки на лбу, — откуда же я могу взять? Ведь у меня нет.
Товарищ прокурора снова приподнялся:
— Вы извините, но вопрос настолько личный, касающийся, собственно, только вас, что я…
Он скупо развёл руки, одновременно наклонив голову.
— Благодарю вас, благодарю, — с прихваченным дыханием сказала Вера Никандровна и маленькими, частыми шагами ушла из кабинета.
Лиза дожидалась у самого входа в канцелярию. Они миновали арестанта со стражником, уже не заметив их наблюдающих чужих глаз. Пастухов куда-то исчез. Диван заняли новые люди.
Во дворе было много света. Растерянно брели в небе отставшие от толпы некучные облака. Их яркой белизне вторили на земле перепачканные мелом бочки, носилки, огромный ящик с разведённой бирюзовой известью. Убелённые с головы до ног маляры пылили алебастром, занимаясь своей стряпнёй. Рядом лежал невысокими штабелями тёс. Дойдя до него, Вера Никандровна и Лиза сели на доски, как будто раньше сговорившись.
В их молчании, не нарушенном ни одним звуком, заключалась остро угадываемая друг в друге боязнь признаться, что произошла решительная, возможно, непоправимая перемена в судьбе дела, ради которого они сюда пришли. Они мучились молчанием и всё-таки безмолвствовали, не зная, как лучше в эту минуту пощадить друг друга. Белая пыль тонко окутывала их, они глотали её, но даже не думали подвинуться в сторону, уйти со двора, подальше от этого дома, точно приковавшего к себе все их ожидания. Они глядели на бесстрастный фасад с прямыми линиями окон, рассаженных одинаковыми простенками, но вряд ли отдавали себе отчёт — куда смотрят, так же как не понимали — зачем сидят в пыли.
— Эй, барышни, попортим шляпки! — с удовольствием крикнул весёлый маляр, вывалив мешок извести в ящик и отскочив от густой белой тучи.
Словно внезапно разбуженная, Лиза спросила:
— Что-нибудь случилось?
— Нет-нет, — тотчас отозвалась Вера Никандровна, — наоборот. Наоборот! Мне сказали — он совершенно здоров. Слава богу.
— А как же просьба?.. Его не отпустят?
— Кирилла? Нет. То есть его отпустят, непременно отпустят, но только не так… не на поруки, а под залог. Понимаешь?
— Под залог? А что же надо заложить?
— Нет, ты не так понимаешь. Ничего не надо заложить. Или — нет. Надо заложить деньги. Дать, внести сколько-нибудь… некоторую сумму. И тогда его отпустят, понимаешь?
— Его отпустят за деньги?
— Ну да. Надо внести деньги. Потом их, конечно, вернут назад. Понимаешь? Когда его совсем оправдают.
— А зачем же вносить, если их потом всё равно вернут?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122