Нижеследующие подписи актеров, выступающих с номерами в том же представлении, подтверждают этот факт. Сэм Моррис».Ниже «Вэрайети» добавляла: «Подписи, на которые ссылается автор письма, таковы: Фрэнк Рутледж, Дж.К.Брэдшоу, Грейс Бэйнбридж, Четыре Юнца, Дон Фабио, Миллер и Мэк, Онри Орторп с труппой и У.Г.Роркоф, импресарио».Номер «Вэрайети» за прошлую неделю лежал на батарее; я дотянулся до него и, сидя на краешке кровати, отыскал страницы с обзорами выступлений за пределами Нью-Йорка. Это были набранные убористым мелким шрифтом колонки — обзоры афиш варьете по всем Соединенным Штатам, город за городом, театр за театром, сжатые, микроскопические обзоры — мне подумалось, что пишут их местные жители, сообразуясь с объемом, который оплачивает «Вэрайети» — а она, скорее всего, платила негусто. Я отыскал Кливленд, штат Огайо, затем, посреди длинной колонки: «театр „Гранд“ (Дж.Г.Мичел — управляющий; кассир, U.B.O.: репетиции по понедельникам в 10 ч.) — Дон Фабио, хороший „человек-змея“; Миллер и Мэк, превосходное пение и танцы; Фрэнк Рутледж и компания, в главной роли Грейс Бэйнбридж, скетч „Наша жена“ — весьма недурно; Онри Орторп и компания, эффектные танцоры; Сэм Моррис, монологи в немецком стиле — неудовлетворительно; Четыре Юнца, неплохие велосипедисты».И я снова уселся на кровати, воображая себе, как Сэм Моррис сбегает вниз, в вестибюль отеля, чтобы купить вот этот номер «Вэрайети», как только в киоск привезут свежие газеты. Возможно, он отошел с газетой в укромный уголок вестибюля, отыскал набранные мелким шрифтом убористые колонки, отыскал Кливленд, театр «Гранд», поднес газету поближе к глазам, нашел свое имя и стоящее рядом с ним тошнотворное словцо «неудовлетворительно». Нетрудно представить себе, какие чувства отразились на его лице: боль, гнев, быть может, испуг. Затем он бросился к конторке, стоявшей там же, в вестибюле, написал вот это письмо, краткое и полное достоинства, помчался с ним в «Гранд» и обошел кулисы, подходя ко всем, кто был упомянут на афише («Само собой, Сэм, я с радостью подпишу. Нечего этому деревенскому бумагомараке над тобой измываться!»). Наконец, желая доказать, что он действительно самый смешной комик в афише этого представления, Сэм Моррис добывает для своего протеста даже подпись импресарио. Что за тяжкая жизнь… бедные Тесси и Тед.Все еще не было десяти, время застыло, подтверждая правоту Эйнштейна. Мне пришло в голову, что я мог бы пробежаться по коридору, постучать в номер Джотты и сказать: «Привет! Я как раз гадал, чем вы можете быть заняты», — но Джулия не хотела, чтобы я так поступал. И Вилли не хотел. Пират, вероятно, мог бы одобрить мое поведение, но у Пирата сомнительные нравственные принципы, так что я остался лежать и размышлять об Англии.Подождав еще немного, я подошел к окнам и выглянул наружу. Небо было достойно того, чтоб им полюбоваться: чистая и ясная великолепная синева, понемногу темнея, разливалась над парком, а западнее, над Гудзоном, мерцал последний отсвет дня, все еще не желавшего сдаваться. Тут из-за угла Пятой авеню Донесся пронзительный голос автомобильного рожка, и наступил l'heure bleu, полный обещаний; я открыл окно, чтобы высунуться наружу, в новорожденный вечер, и почувствовал себя счастливым.Наконец-то десять часов! Я спустился в вестибюль, без шляпы и пальто — вечер прохладный, ну да ничего не поделаешь. Я вприпрыжку сбежал по ступенькам на тротуар, словно на мгновение опять стал девятнадцатилетним, и взял красное такси — до Мэдисон-сквера.Бродвей и Пятая авеню: пересекаются ниже Мэдисон-сквера, гигантской буквой Х накладываясь на Двадцать третью улицу. Таким образом, Бродвей вдруг оказывается восточнее Пятой авеню. В треугольнике, образованном этими улицами, как раз и стоит то самое необычное здание, «Флэтирон-билдинг», построенное с таким расчетом, чтобы соответствовать формой именно этому месту. Окрестности «Флэтирон-билдинг», днем неизменно шумные, в этот час — было двадцать пять минут одиннадцатого — наслаждались почти полной тишиной. Направляясь по Пятой авеню прямо к западной стене здания, я слышал эхо собственных шагов. Обогнув узкий угол — «нос» — «Флэтирон-билдинг», я увидел тянувшийся на север ночной Бродвей отелей и театров, озаренный далекими огнями Большого Белого Пути. Однако когда я прошел на юг вдоль бродвейской стены здания, моему взору предстал иной, обыденный Бродвей, с его темными витринами и опустевшими конторами.Ничего не скажешь, хорошее место для встречи, но я уже достаточно порыскал здесь и вряд ли высмотрю что-нибудь новое. А потому я обошел широкую тыльную сторону здания и двинулся на север к сужавшейся стороне, однако на сей раз, дойдя до магазинчика на первом этаже, втиснутого в закругленный «нос» «Флэтирон-билдинг», я продолжал идти — через Бродвей, к темной зелени Мэдисон-сквера. Там я присел на скамейку, не сводя глаз с неразрешимой задачи, которую воплощало в себе здание «Флэтирон-билдинг».Нет, решительно никакой возможности не было подкрасться незаметно к двоим людям, стоящим около стены, на совершенно пустынном тротуаре. Быть может, мне просто пройти мимо них, изображая позднего прохожего, и приглядеться к их лицам? Не пойдет — если они не захотят, чтобы я их увидел, то попросту отвернутся, пока я не пройду. Мелькнула отстраненная мысль: да, это здание и в самом деле вылитый корабль, корабль из камня, готовый выйти в плавание хоть по Бродвею, хоть по Пятой авеню. Я вытащил часы — циферблат едва можно было разглядеть в свете фонаря. Без одиннадцати минут одиннадцать; я должен что-то придумать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108