Ну и что?— Ты узнаёшь кого-нибудь из них?Он сказал, что нет. Я вкратце объяснил ему, о чем и дет речь.— Мальчика постарше звали Счастливчиком, — сказал я. — Думаю, что его нет в живых.— Вы думаете, что их обоих нет в живых. Правильно?— Боюсь, что да.— И что вы хотите о них узнать?— Как их звали. Откуда они.— Вы же знаете, как его звали, — вы сами сказали. Счастливчик.— Я думаю, он такой же Счастливчик, как ты — Ти-Джей.Он искоса посмотрел на меня.— Так меня и зовите — Ти-Джей, — сказал он, — и все будут знать, про кого вы говорите. — Он снова взглянул на портрет. — Говорите, Счастливчик — это его кличка?— Да.— Если так его зовут на улице, никакого другого имени там не знают. Где вам сказали эту кличку — в Доме Завета?Я кивнул.— Они сказали, что он там не жил, но несколько раз ночевал.— Ну да, они люди хорошие, только не всякий может выполнять эти ихдерьмовые правила, понимаете?— А ты когда-нибудь там жил, Ти-Джей?— А на хрена мне это надо? Мне это ни к чему. У меня-то есть где жить.— Где?— Не важно где. Главное — чтобы я сам мог то место найти. — Он еще раз просмотрел рисунки и сказал небрежно: — А вот этого человека я видел.— Где?— Не знаю. На Двойке, только не спрашивайте, где и когда. — Он уселся на краешек кровати, снял шапочку и принялся вертеть ее в руках. — Послушайте, чего вы от меня хотите?Я вынул из бумажника двадцатку и протянул ему. Он не шевельнулся, и в его глазах я прочел тот же вопрос: чего я от него хочу?Я сказал:— Ты знаешь Двойку, и автовокзал, и тамошних ребят. Ты можешь ходить в такие места, про которые я и слыхом не слыхал, и говорить с такими людьми, которые со мной и говорить не станут.— Это не так уж мало за двадцать долларов. — Он ухмыльнулся. — В тот раз, когда мы с вами виделись, вы дали мне пять, а я ничего не сделал.— Ты и сейчас пока еще ничего не сделал, — сказал я.— Ну, на это может уйти много времени. Тереться везде, ходить туда-сюда. — Я сделал движение, словно хочу спрятать двадцатку, и он тут же выхватил ее у меня из руки. — Не надо, — сказал он. — Я же не сказал «нет», верно? Просто хочу малость поторговаться. — Он оглядел комнату. — Только вы, по-моему, не очень богатый, а?Я не мог удержаться от смеха.— Нет. Не очень.Потом позвонил Чанс. Он расспросил кое-кого из любителей бокса, и некоторые припомнили ту пару, похожую на отца с сыном, которая сидела в первом ряду в четверг. Но никто не видел их раньше, ни в Маспете, ни где-нибудь еще. Я предположил, что этот человек мог приходить и без мальчика, но Чанс сказал, что все помнили именно обоих.— Значит, получается, что те люди, с кем я говорил, его не опознали, — сказал он. — Вы будете там завтра?— Не знаю.— Ну, тогда смотрите по телевизору. Может, увидите его, если он снова будет сидеть в первом ряду.Мы разговаривали недолго, потому что я не хотел занимать телефон. Положив трубку, я стал ждать. Следующим позвонил Красавчик Дэнни Белл.— Я собираюсь пообедать в «Пугане», — сказал он. — Может быть, присоединишься? Ты знаешь, как я не люблю обедать один.— У тебя есть что-то новое?— Ничего особенного, — сказал он, — только обедать-то все равно нужно, верно? Давай в восемь.Я положил трубку и взглянул на часы. Было пять часов. Я включил телевизор, посмотрел начало новостей и снова выключил, убедившись, что все равно ничего не понимаю. Я снова снял трубку и набрал номер Термена. Когда подключился автоответчик, я ничего не сказал, но и трубку класть не стал. Я подождал секунд тридцать и только потом положил трубку.Только я успел взяться за «Справочник Ньюгейтской тюрьмы», как телефон зазвонил снова. Я схватил трубку и сказал:— Алло!Это был Джим Фейбер.— А, привет, — сказал я.— У тебя такой голос, будто ты чем-то разочарован.— Я полдня жду одного звонка.— Ладно, не стану тебе мешать, — сказал он. — Это не важно. Будешь у Святого Павла сегодня вечером?— Вряд ли. У меня встреча кое с кем в восемь на Семьдесят Второй, и я не знаю, сколько времени она займет. И к тому же я был на собрании вчера.— Странно, я искал тебя, но не нашел.— Я был в центре. На Перри-стрит.— Ах, вот оно что. Я забрел туда в воскресенье вечером. Отличное место — можно рассказывать что угодно, всем на все наплевать. Я говорил ужасные вещи про Бев, и мне стало на сто процентов легче. А Хелен вчера вечером там была? Она говорила тебе, как их ограбили?— Кого ограбили?— Церковь на Перри-стрит. Послушай, ты ждешь звонка, я не хочу тебя отрывать.— Ничего. Кто-то ограбил церковь на Перри-стрит? Что они могли там взять? Там же теперь даже кофе не подают.— Ну, это не было ограбление века. Неделю или две назад у них на пятничном собрании, посвященном Ступеням, выступал один человек по имени Брюс. Не знаю, знаком ты с ним или нет, но это не важно. В общем, он минут двадцать рассказывал про себя, а потом один псих встал и объявил, что год назад пришел на такое же собрание и по ошибке положил в корзинку для сбора сорок долларов, и что у него в кармане пистолет, и если ему не отдадут назад его сорок долларов, он всех перестреляет.— Господи Иисусе!— Погоди, самое лучшее впереди. Брюс говорит ему: «Извините, вам слова не давали, мы не можем ради этого прерывать собрание. Вам придется подождать до перерыва — он будет в четверть девятого». Тогда этот тип начал что-то говорить, но Брюс стукнул молотком по трибуне, которая там у них стоит, и велел ему сесть, а потом передал слово кому-то еще, и собрание продолжалось.— И этот псих так и сидел там?— Должно быть, он понял, что делать нечего. Правила есть правила, верно? Потом еще один парень, его зовут Гарри, подошел к нему и спросил, не хочет ли он кофе или сигарету, и этот псих сказал, что выпить кофе было бы неплохо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88