Теперь, когда его глаза наконец открылись, он не понимал, как мог не замечать этого раньше. Может быть, все развивалось так постепенно, что никто бы не смог ничего заметить, а может быть, он просто не хотел замечать. Теперь причины не имеют значения. Имеет значение только то, что это уже произошло… и то, что Орден Томанака просто не может допустить фанатизма, который культивировали многие другие религиозные ордена. Приверженность Ордена к правде и к тому, чтобы судить по справедливости, должна сохраниться навсегда. Именно поэтому Йорхус и Адискель так опасны. Они не заявили о своем недовольстве открыто, как это сделал Вейжон. Наоборот, они использовали внешне безобидные слова, слова, которые, как был уверен сэр Чарроу, были выбраны не случайно, чтобы исподтишка посеять недоверие к Базелу.
На фоне кипящей ярости Вейжона их слова звучали еще более разумно. У сэра Чарроу зародилось мрачное подозрение, что более опытные рыцари намеренно раздували злобу Вейжона. Их желание скрытно манипулировать другими во имя собственных предрассудков делало их и полдесятка их единомышленников настоящей проказой, разъедавшей самое сердце Ордена. Они противились принятому в Ордене правилу открыто высказывать свои мысли, тщательно рассматривать факты, прежде чем вынести суждение, и на Чарроу нахлынула новая волна беспокойства, когда он задумался, как будет разрешать возникшую проблему. А разрешать ее непременно придется: Орден Томанака никогда не возглавляли люди, отлынивающие от своих обязанностей. Но сэр Чарроу был достаточно честен с собой, чтобы признать — ему страшно приступать к этой борьбе.
«Конечно, я займусь этим, — нетерпеливо сказал он самому себе. — Только сумасшедший стал бы уклоняться, видя, как растет неблагополучие внутри Ордена. По крайней мере, теперь я вижу, с чем мне предстоит бороться, и этим я обязан Томанаку… и Базелу».
Он усмехнулся. В Ордене знали истории, повествующие о том, что избранники обладают способностью указывать на то главное, что до поры до времени было скрыто от глаз людей, для этого они и появляются тогда, когда их меньше всего ожидают. Правда, Чарроу сомневался, что Базел Бахнаксон смог бы посмотреть на себя с такой точки зрения. Невольная улыбка сошла с лица рыцаря, он вздрогнул, вспомнив взгляд Конокрада и его леденящее кровь обещание показать Вейжону, «что такое градани».
Несмотря на все недостатки рыцаря-послушника, а Томанак знает, как их много, сэр Чарроу любил его. Иногда он даже думал, что его любовь мешает молодому рыцарю искоренять дурные черты своего характера. Вдруг он, Чарроу, не нашел правильного подхода к воспитаннику? Может быть, он упустил момент, когда надо было вбить хоть каплю здравого смысла в эту красивую золотоволосую голову вместо того, чтобы продолжать указывать Вейжону правильный путь? Но в этом юноше что-то было, Чарроу заметил это с самой первой их встречи. В нем действительно жила настоящая сила, скрытая под маской чрезмерной вежливости и высокомерия. Чарроу хотел сохранить эту силу, пробудить спящие в Вейжоне задатки, научить его использовать их, но, наверное, он слишком долго выжидал, пытался залатать отдельные прорехи в дырявой лодке вместо того, чтобы пройтись по ней молотом железной дисциплины, увидеть, настолько ли она крепка, чтобы выдержать эти удары. Возможно…
Ход его мыслей прервался, когда Базел с Брандарком вышли из двери в северной стене. Кровавый Меч казался взволнованным, словно он не был уверен в исходе поединка и его последствиях, зато лицо Базела казалось лицом статуи, изваянной из железа. Оно абсолютно ничего не выражало, когда он остановился, держа шлем надетым на согнутую правую руку, а треугольный щит — в левой. Рукоять меча выглядывала у него из-за спины, и даже Йорхус с Адискелем и их сторонники умолкли, когда градани застыл, освещенный лампами.
Семь с половиной футов роста, широкий и крепкий, как сами горы, на которых возведен Белхадан. Взгляд его карих глаз был холоден. Опасность исходила от него, словно клубы зимнего тумана. Чарроу взволнованно сглотнул. Он никогда не встречался с градани в бою, и сейчас, глядя на Базела Бахнаксона, он понял, как ему повезло.
Открылась еще одна дверь, в противоположной, южной стене, и вошел Вейжон. Как и Базел, он появился с обнаженной головой, неся шлем в руке, но на этом все сходство между ними заканчивалось. Базел был мрачным и холодным, он выглядел как неприступная башня из блестящей стали и темной кожи, Вейжон сверкал и переливался словно сам Бог Войны. Отделанная серебром кольчуга сияла в свете ламп, шелка, драгоценные камни и белоснежная кожа доспехов добавляли великолепия его виду, золотые волосы блестели, словно корона. Он был на фут ниже соперника, но двигался с кошачьей грацией, и, если глаза Базела блестели холодно, его — пылали огнем.
По залу пронесся шепот. Чарроу похолодел, услышав его. Он исходил от сторонников Йорхуса и Адискеля, в нем явно звучало одобрение Вейжону.
Но у главы дома не осталось времени на размышления, потому что Вейжон уже подошел к Базелу. Чарроу лишь расправил плечи, когда они оба приблизились к нему. Обычно было не меньше двух судей, следящих за ходом боя и ведущих счет. Сегодня не было никого — бой будет настоящим. У соперников в руках не учебные мечи с затупленными краями, а счет будет складываться из ран и порезов, которые они сумеют нанести друг другу.
Базел с Вейжоном остановились одновременно, каждый в шаге от Чарроу, он переводил взгляд с одного воина на другого. В любом другом случае его обязанностью было бы попытаться отговорить их от боя даже сейчас, но Базел сделал подобную попытку невозможной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145