— Это здесь тебя взращивали?
— До того, как отдали в частную школу.
— Что же, отличное место!
— Да. И к тому же ловушка. Потому-то я и сбежала в реальную жизнь.
— А вот мне в данный момент хочется убежать от реальной жизни.
Впереди от линии запаркованных вдоль тротуара машин отделился «мерседес», и Джилл поспешила занять освободившееся место. Выйдя из машины, она поправила свою бежевую юбку и надела зеленый блейзер.
— Ну, как я выгляжу?
— Очень мило.
— Помни, людей встречают по одежке.
Питтман вернулся к машине, извлек из сумки галстук и повязал, надеясь, что рубашка не очень помялась. До этого он тщательно почистил брюки и твидовый пиджак, придав им максимально приличный вид.
— Если я правильно понимаю ход твоих мыслей, — сказал он, — мне лучше не представляться репортером.
Джилл кивнула.
— Богачи общаются только с людьми своего круга. А представители прессы, конечно, стоят на социальной лестнице значительно ниже их.
— В таком случае что нам лучше сказать? То же, что и в Гроллье? Что я собирался написать книгу об элитной школе?
— Лучше всего представиться профессором истории, пишущим книгу о школе. Ученые здесь пользуются определенными привилегиями.
Они поднялись по каменным ступеням, ведущим к широкой, полированной, видавшей виды двери.
— Видимо, это здание начала прошлого века, — заметила Джилл.
Питтман постучал чугунным дверным молотком по металлической пластине, прикрепленной к панели двери.
Никакого ответа.
Они подождали. Питтман еще раз постучал.
— Может быть, никого нет дома.
— В окнах нет света, — сказала Джилл.
— Вероятно, приглашены на ужин.
Джилл с сомнением покачала головой.
— Никакой уважающий себя представитель касты бостонских браминов не ужинает так рано. Кроме того, Мичэму уже много лет. Сомневаюсь, чтобы он отлучился далеко от дома.
Питтман уже хотел постучать в третий раз, но его остановил звук открываемого замка. Дверь медленно отворилась, и они увидели маленькую хрупкую седовласую женщину в элегантном темно-синем платье с высоким воротником и кружевами по краю подола, почти скрывавшими слегка отекшие икры и лодыжки. Изборожденная морщинами кожа была в коричневых старческих пятнах.
Она приоткрыла дверь и теперь внимательно изучала Джилл и Питтмана через толстые линзы очков.
— Кто вы? Я с вами знакома? — Голос ее дрожал.
— Нет, мэм, — ответил Питтман. — Меня зовут Питер Логан. Я профессор истории там, за рекой. — Он имел в виду Гарвард. — Прошу простить, если мое вторжение вас побеспокоило, но мне хотелось бы поговорить с вашим супругом о книге, над которой я в настоящее время тружусь.
— Профессор истории? Книга? Мой муж?
— Да, я занимаюсь исследованием американских учебных заведений — с уклоном в классическое образование — и надеюсь, ваш муж прояснит интересующие меня вопросы.
— Вопросы? Мой муж?
У Питтмана внутри все оборвалось.
«Она не перестает повторять мои слова, превращая утвердительную форму в вопросительную. Мы тратим время впустую. У нее ярко выраженный сенильный психоз, и она совершенно ничего не понимает».
Женщина медленно подняла на него глаза.
— Не знаю, какие вопросы вы намерены задать, но мой муж определенно не сможет на них ответить. Он скончался год назад.
Ее слова и отчетливость, с которой она их произнесла, привели Питтмана в состояние шока. Он понял, что ошибся в оценке умственных способностей престарелой леди.
— О... — Питтман был слишком потрясен, чтобы сказать что-то вразумительное. Ничего не было удивительного в том, что Мичэм умер. Но Питтман почему-то считал, что все «Большие советники», разумеется, кроме Миллгейта, живы и здравствуют по сей день.
— Прошу меня извинить, но в Ассоциации выпускников Йеля мне сообщили, что Деррик Мичэм живет здесь. Я полагал, они обновляют свои данные.
— Они это делают. — Голос пожилой женщины теперь дрожал сильнее.
— Не понимаю.
— Деррик Мичэм действительно живет здесь.
— Простите нас, мэм, — вмешалась Джилл, — но мы все же не понимаем.
— Мой сын.
— Мама, — донесся из глубины дома хорошо поставленный мужской голос. — Ты же обещала не тратить зря силы. Тебе незачем открывать дверь. Это входит в круг обязанностей Фредерика. Кстати, где он?
Дверь распахнулась, и Питтман увидел весьма импозантного мужчину лет пятидесяти. У мужчины был высокий лоб, седеющие волосы, твердый взгляд и вообще вид человека, привыкшего отдавать распоряжения и уверенного в том, что эти распоряжения будут неукоснительно выполняться. Его серая тройка в полоску являлась творением великолепного портного. Столь хорошо сидящего костюма Питтману не доводилось раньше видеть.
— Может быть, я смогу быть вам полезен? — без всякого энтузиазма осведомился мужчина.
— Этот человек — профессор, — пояснила престарелая леди.
— Питер Логан, — представился Питтман. — Преподаю историю в Гарварде. Я хотел побеседовать с вашим отцом, но сейчас узнал, что он отошел в мир иной. Я не имел намерений вторгаться в ваш дом.
— Поговорить с отцом? О чем же?
— Я исследую историю Академии Гроллье.
Эти слова не вызвали у младшего Мичэма никакой реакции, он не моргнул, не вздрогнул, казалось, даже не дышал.
— Гроллье?
— Академия имеет огромное влияние на американское правительство, и я подумал, что настало время показать, благодаря чему она стала столь уникальным учебным заведением.
— Согласен. Заведение уникальное.
По улицам двигался поток машин. Солнце клонилось к западу, и тени значительно удлинились. Какое-то время Мичэм не сводил взгляда с Питтмана, потом произнес со вздохом:
— Входите, профессор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106