Персидский флот, вероятно, все еще насчитывал более 700 боевых кораблей — вдвое больше числа греческих трирем». Окончательно решили судьбу войны морское сражение у Саламина Битва при Платеях — близ этого беотийского города, лежащего у подножия Киферона, соединенная эллинская армия под командованием Павсания (около 80 000 человек) встретилась с персидской армией под командованием Мардония (120 000 персов и 50 000 их греческих союзников). Как ни храбро сражались персы, эллинам удалось одержать верх благодаря более тяжелому вооружению пехотинцев-гоплитов и превосходству греческой дисциплины. Когда в бою пал Мардоний, среди персов началась паника и они бежали в свой укрепленный лагерь, который афинские отряды взяли штурмом. Разъяренные греки не щадили никого — как сообщают источники, спаслись только 40 000 персидских воинов, покинувших поле боя в самом начале сражения (не это ли позорное бегство и послужило причиной поражения?), да около 3000 взятых в плен в расчете на выкуп.

и битва при Платеях Сражение у Саламина , острова в Эгейском море, лежащего у берегов Аттики, состоялось 23 сентября 480 г. до Р.Х. Часть соединенного греческого флота (370 триер под командованием Эврибиада, действовавшего по плану афинского стратега Фемистокла) была отослана, чтобы защитить узкий западный пролив, тогда как остальные силы, выстроившись в линию, ожидали подхода неприятеля в восточном проливе — поблизости от места, где он, изгибаясь, слегка сужался. Проходя это место, персидские корабли вынужденно скучились, что неизбежно привело к некоторому смятению. В этот момент греки атаковали. Маневры были теперь невозможны, численное превосходство бесполезно. Преимущество принадлежало более тяжелым, солидно построенным греческим триремам, несущим всю афинскую армию — по крайней мере 6000 человек. Сотни отдельных рукопашных сражений разыгрались на палубах стеснившихся кораблей. В единоборстве греческие гоплиты намного превосходили своих противников. Битва длилась более семи часов. Половина персидского флота, составлявшего в начале сражения до 800 кораблей, была потоплена или захвачена, тогда как греки потеряли только 40 триер. Уцелевшие персы бежали в Фалеронскую бухту, к Пирею.

.Но не одной стратегией исчерпывается значение. Фермопилы послужили образцом высшего героизма, нравственным примером, символом, под которым могли объединиться разношерстые эллинские войска. И с этой точки зрения триста спартанцев — горстка против неодолимой силы — символ куда более яркий, нежели трехтысячный сводный отряд. Конечно, еще и грозных лакедемонян дразнить не хотелось: раз уж считают, что одни воевали и приносили жертвы на алтарь победы, пусть их… Впрочем, последнее соображение было сугубо побочным, а не определяющим.Зато Эфиальту — тому фессалийцу, что показал персам горную тропу в обход Фермопил, — недобрая слава досталась благодаря этому нравственному подходу совершенно облыжно. Историки, начиная с Плутарха, дружно клеймят его предателем и перебежчиком. Оно и понятно: нравственная правда в Греко-персидских войнах была за эллинами, отстаивавшими свои земли от вторгшихся полчищ Дария и Ксеркса, а раз так — всякий, все кто персам споспешествовал, суть изменники и предатели. Замечу, через полтора с небольшим столетия эта шкала ценностей дивным образом вывернулась наизнанку — когда уже не персы пришли в Грецию, а греки под командованием Александра Македонского отправились крушить Персию и покорять мир. Увы, исторически сложилось так, что о греко-персидских войнах мы знаем только с одной, эллинской стороны: персидских текстов до нас не дошло. А дошли бы — подозреваю, взгляд с другой стороны показался бы не менее убедительным, и мы сегодня сочувствовали бы Дарию и Ксерксу не меньше, нежели Александру, чья слава не увядает по сей день и разошлась куда шире пределов некогда завоеванной им ойкумены и основанной на ее просторах эфемерной империи, рухнувшей сразу вслед за смертью своего творца.Но вернемся к нашему Эфиальту. Предательство, замечу, применительно к военной ситуации может пониматься лишь как измена присяге. Эфиальт же в этом никоим образом не повинен. Персы потому и не встретили в Фессалии никакого сопротивления, что тамошние греческие города-государства держали в конфликте сторону Ксеркса. И значит, фессалиец Эфиальт, принадлежа к числу проперсидски настроенных греков, не перебегал к противнику, а изначально принадлежал к его стану. Это, согласитесь, совсем иное дело. Весь мировой опыт феодальных и гражданских войн гласит, что в них речь идет в первую очередь не о предательстве, а о расколе, ведущем к братоубийству. Так что, выходит, все обвинения в адрес Эфиальта несправедливы.Впрочем, так случается всякий раз, когда из каких-то высших (и даже воистину благородных) соображений история подменяется мифом. Миф обладает живучестью, о какой не может и помыслить знание, интересуют же его лишь идеи и судьбы народов, тогда как людские с легкостью приносятся им в жертву нравственному уроку. И сколько бы ни покушались на миф те, в чьи сердца стучит пепел Клааса, их усилиям никогда не изменить ни единой строчки учебника истории. Да что там учебники — они по определению отличаются (и должны отличаться) завидным консерватизмом! Но ведь и художественная литература идет след в след. И кинематограф. Вот, например, в 1962 году режиссером Рудольфом Мэйтом был поставлен один из лучших голливудских исторических фильмов с Ричардом Игеном, Ральфом Ричардсоном, Дианой Бейкер и Барри Коу в ролях, подводящий своеобразный итог эпохе исторических сверхпроектов в американском кино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149