Операция предполагалась с решительным исходом, все войска были объединены в одних руках, подчинены Донскому фронту, и на фронте сидели представители Ставки.
У Серпилина, как и в большинстве дивизий, был свой план боев местного значения, которые предстояло провести, чтобы улучшить исходное положение перед общим наступлением.
Треклятым Бугром, где разыгралась сегодняшняя драма, предполагалось заняться через три-четыре дня, но Левашов прав: после случившегося в первую очередь надо покончить именно с этим Бугром. Теперь в этом есть не только тактическая, но и психологическая потребность.
- Ну, что скажешь, Геннадий Николаевич? - спросил Серпилин, когда злой, невыспавшийся Пикин появился у него в землянке со своей вечной папкой под мышкой.
- Барабанов - стервец! А Тараховский - размазня, был о нем лучшего мнения.
- Полегче о мертвых.
- Ничего, с того света не услышит! - непримиримо сказал Пикин. - Обязан был взять трубку и доложить: командир полка пьян и толкает меня на авантюру!
- Верно, Геннадий Николаевич. Верно, и, казалось бы, чего проще. Но прежде чем других судить, иногда подумаешь: а если на самого себя в зеркало взглянуть?
- А я каждое утро, когда бреюсь, гляжусь! - сказал Пикин. По резкости его ответов чувствовалось, как он тяжело переживает случившееся, но у каждого своя натура.
- Ладно, оставим это, - сказал Серпилин. - На Тараховского все равно живой водой не брызнешь, а вот на его батальон, на полк? Что думаешь по этому поводу?
- Надо брать Бугор. Я потребность в огне уже при кинул, - сказал Пикин, открывая свою папку.
И Серпилин обрадовался, что они опять, как это ужо не раз случалось, порознь, не сговариваясь, пришли с начальником штаба к единому мнению.
Они около часа работали вдвоем, обдумывая предстоящий бой, потом Пикин ушел, а Серпилин уже собрался было прилечь на часок поспать, как вдруг затрещал телефон и Туманян доложил, что майор Барабанов застрелился у себя в землянке.
- Сейчас еду к вам, - сказал Серпилин и положил трубку.
Потом снова взял ее и позвонил в армию. Командующего не было на месте, начальника штаба тоже. В конце концов он дозвонился до члена Военного совета, бригадного комиссара Захарова.
- Слышал о ваших делах, - сказал Захаров.
- Это еще не все, - сказал Серпилин, преодолев желание сперва съездить в полк, а потом уже докладывать. - Барабанов застрелился. Еду в полк.
- Вот дурья башка! - охнул в трубку Захаров. - Как это случилось?
- Не знаю.
- А где Бережной?
Серпилин объяснил.
- Ладно, езжай в полк, - сказал Захаров. - Командующему сообщу, но он еще долго будет занят, а я приеду часа через два. Уже вернешься?
- Вернусь.
Всю дорогу в полк Серпилин ехал в машине молча, думая о том, что хотя Барабанова и не любили в полку, но то, что он застрелился, все равно произведет на людей тяжелое впечатление.
Он и теперь, после всего случившегося, не каялся в том, что приказал Барабанову писать это письмо. Он был виноват в другом - в том, что не поставил в свое время вопрос о снятии Барабанова с полка. Было ясно, что надо ставить, а он не поставил. С этого все и началось.
Он вошел в землянку Барабанова, ожидая увидеть там его тело. Но в землянке валялся на койке только черный полушубок Барабанова да на затоптанном валенками полу темнело пятно крови. Туманян доложил, что уже после того, как он позвонил, в Барабанове обнаружились признаки жизни и его увезли в медсанбат.
- Ну и что? - быстро спросил Серпилин.
- Еще не знаем.
Серпилин сел за стол и приказал соединить себя с медсанбатом. Держа в руке трубку и дожидаясь, когда его соединят, он смотрел на лежавший посреди стола недописанный лист бумаги.
"Уважаемая Варвара Аммосовна, - было написано там. - Как командир полка, должен известить вас и вашу семью о постигшем вас горе. Ваш муж, капитан Тараховский Николай Константинович, пал сегодня в ночном бою смертью храбрых. Я лично, как командир полка..." На этом письмо Барабанова обрывалось. Он так и не смог написать, что же сделал он "лично, как командир полка...". Предпочел умереть, чем объяснить это.
Голос из медсанбата был еле слышен. Со связью, как назло, не ладилось. Серпилин назвал себя и спросил, как положение с Барабановым. Он не сразу понял слово, которое ему несколько раз повторяли, и только потом понял: "извлекают".
Операция только началась. Значит, почему-то дальше, в госпиталь, не повезли. Решили делать в медсанбате.
- Пулю извлекают, - сказал Серпилин Туманяну и еще нескольким столпившимся в землянке офицерам. - Может, еще выживет. - И, приказав, чтоб ему позвонили, когда закончится операция, положил трубку.
Туманян, как всегда неторопливо, начал излагать подробности - как он вошел, как увидел лежавшего на полу Барабанова, как крикнул ординарца, как они подняли и положили Барабанова на койку, как он сначала позвонил Серпилину, а потом уже прибежала врачиха и обнаружилось, что Барабанов еще жив.
- А где она? - спросил Серпилин о враче.
- С ним в медсанбат поехала, - сказал Туманян. - Совсем с ума сошла женщина! - На его угрюмом длинноносом лице впервые за все время выразилось волнение.
Серпилин ничего не ответил. Он знал, что Барабанов был холост, жил, как с женой, с уже немолодой - старше его - врачихой из полевого госпиталя, которая, когда он пошел на полк, тоже добилась перевода сюда.
- Долго он лежал тут, пока вы не вошли?
Туманян пожал плечами:
- Не знаю.
Серпилин пробыл в полку час, отдавая распоряжения, имевшие отношение к предстоящему бою за Бугор, потом посмотрел на часы и заспешил в дивизию.
Из медсанбата позвонили уже перед самым его отъездом, сказали, что пуля извлечена, но состояние пока тяжелое, поручиться за жизнь нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38