Для какой-нибудь крашеной фри им не жаль, для какого-нибудь завмага водочного им не жаль, а для нее жаль!"
Мысль, что она сама не могла достать себе билет в театр и для того, чтобы она все-таки попала туда, нужен он, с его генеральским удостоверением, очень сердила его.
- Походи тут пока между колоннами, подожди меня, - на "ты", как ребенку, сказал он. И, оставив ее снаружи, вошел в вестибюль театра.
Билетов не оказалось, но администратор, узнав, что товарищу генералу нужно всего-навсего одно место, но непременно сегодня, выписал ему пропуск в ложу дирекции.
- Только пораньше приходите, товарищ генерал. А то там стулья ненумерованные, если опоздаете, окажетесь за чужими спинами.
Когда Серпилин вышел, он сначала не увидел маленькой докторши, а потом увидел и улыбнулся. Она не ожидала, что он так быстро вернется, и, задумавшись о чем-то своем, чертя пальцем по колонне, бродила вокруг нее, как маленькая девочка.
- Неужели достали? - Она смущенно оторвалась от своего занятия.
- На, держи! - сказал он и протянул ей пропуск. - И учти: чем заранее придешь, тем лучшее место займешь. Прямо заходи в ложу, на первый стул садись и никого на свое место не пускай. Уже недолго до начала осталось! Прямо сейчас и иди.
- А вы? - удивленно спросила она. Она никак не ожидала, что он достанет билет только для нее.
- А мне утром обратно к себе на Донской фронт лететь...
- Так это же утром... - Ей очень хотелось, чтобы он пошел в театр вместе с нею, тем более что его слова насчет ложи и того, чтоб она никого не пускала на свое место, смутили ее.
- Не могу.
- А что такое, что у вас? Почему вы не можете? - с подсознательной тревогой спросила она, увидев его замкнувшееся лицо.
- Да нет, ничего, все нормально, - ответил он, совершенно не собираясь ни во что посвящать ее. И неожиданно для себя добавил: - Жена у меня умерла. С похорон иду.
Она даже вскрикнула от этих слов и этого голоса - глухого, усталого, потерянного. Как будто этот голос только что был где-то высоко-высоко, на горе, и вдруг на глазах у нее упал и разбился на мелкие кусочки.
- Федор Федорович, как же это, как же это...
Она схватила его за руку и заглянула в глаза.
И он, глядя на эту молодую, чуть не заплакавшую от сочувствия к нему женщину, подумал о том, что ему, Серпилину, Федору Федоровичу, сорока восьми лет от роду, похоронившему сегодня свою жену, придется теперь жить одному и привыкать к своему одиночеству.
- Так вот, - сказал он вслух. - Зря сказал тебе, только расстроил. И говорить не собирался, сам даже не знаю, зачем сказал. Ладно, иди в театр. А мне пора.
Таня растерянно смотрела на него. Она только что, когда он сказал, что возвращается на Донской фронт, собиралась спросить его: как там сейчас в Сталинграде, когда же совсем освободят его? У нее даже мелькнула мысль попросить, чтоб он, когда у нее кончится отпуск на лечение, помог ей поехать на фронт туда, где он служит. Но после того, что он сказал, уже было нельзя ни задавать ему вопросов, ни говорить о себе и своей службе.
- Ну, иди, иди, - сказал он. И даже подтолкнул ее, словно предчувствовал: она собирается сказать ему, что не пойдет ни в какой театр.
Она послушно пошла, но потом обернулась и увидела, что он еще не ушел и глядит ей вслед.
- Федор Федорович, а можно вам написать?
- Пиши, если не лень.
- А какая ваша полевая почта? Я запомню.
- Пятьсот четыре тринадцать - д. Иди, чего встала?
И она, снова повернувшись и повторяя губами "пятьсот четыре тринадцать - д, пятьсот четыре тринадцать - д", потянула за ручку тяжелую дверь.
Домой Серпилин добрался поздно. Спускаться в метро и толочься среди людей не хотелось, и он прошел всю дорогу пешком.
- А где мама? - спросил он открывшего ему мальчика.
- На работе.
- Поздно!
- Она по суткам работает: сутки работает, сутки дома.
- А где? - Серпилин почему-то не подумал вчера, что соседка работает.
- На Казанском вокзале эвакуатором.
- А ты на хозяйстве?
- Я тоже только пришел.
- Во второй смене?
- Нет. На железной дороге, уголь для школы выгружали.
- То-то, гляжу, у тебя руки...
Мальчик посмотрел на свои руки и ничего не ответил.
- Ты в каком?
- В седьмом.
- Много сейчас народу у вас в школе?
- Много. У нас три школы слили в одну. А нашу под госпиталь отдали.
- А чайник электрический у вас есть?
- Ваш.
- Вскипяти чаю на двоих. Твой чай, мои харчи.
- Только давайте на кухне, - сказал мальчик, - там теплее.
Серпилин открыл дверь в свою комнату и позвал мальчика.
- Достань из чемодана сверток. Сообрази, а потом меня позови.
Мальчик кивнул, достал сверток и вышел из комнаты.
Серпилин остался один, закурил и несколько раз прошелся по комнате. Потом открыл дверку полупустого шкафа и пальцем, словно по клавишам, провел по нескольким висевшим на плечиках платьям.
Вещи, вещи... Не так уж и много их. Но что с ними делать? Куда их девать? Хорошо, что он улетает утром и неизвестно, когда попадет теперь в эту комнату. А вещи... Что ж. Может, отдать их, с глаз долой, соседке? Пожалуй, обидится... Хотя почему обидится? Продаст на базаре да купит что-нибудь сыну. Вон у него валенки латаные. Пусть валенки ему купит. Так и скажу...
Он вспомнил, что уже не увидит соседку, сел за стол и сразу, чтобы потом не забыть, написал короткую записку.
- Можно чай пить, - сказал через дверь мальчик.
- На-ка, записку отдай завтра матери, а то я уже не увижу ее, завтра улетаю, - выйдя к нему, сказал Серпилин и пошел вместе с мальчиком на кухню.
Птицын, оказывается, постарался, а мальчик разложил все на столе, хотя из деликатности ничего не нарезал и не открыл. Три банки мясных консервов, круг копченой колбасы, большой кусок сыра, кирпич хлеба - целый паек!

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38