А если просто пошуметь, так надо и себя и солдат пожалеть, не портить им такой ночи. Немцы, кстати, не столько Новый год, сколько рождество празднуют. В сочельник надо было шуметь. Спасибо, член Военного совета поддержал. Только сверху отбился, а ты уже снизу жмешь.
Серпилин с невидимой в темноте улыбкой обнял Бережного и дружески похлопал его по плечу.
- Не обижайся ради праздника, а то весь год ссориться будем! Еще поглядим, всюду ли тишину соблюдут. Командующий оставил это на усмотрение командиров дивизий.
- Соседи пока молчат, - сказал Пикин.
- Они и там, у Батюка, оба молчали, - сказал Серпилин. - Только потом, когда я возразил, а Захаров меня поддержал, по лицам понял, что и они за тишину.
- Батюка своими возражениями расстраивать не хотели, - съязвил Пикин.
- А я, думаешь, хотел? - сказал Серпилин. - Все люди - человеки, сидел да ждал, может, кто другой первым встанет.
- Уже двадцать три десять, - сказал Пикин, снова посветив фонариком на часы.
- Вижу, ты совсем бога не боишься, скоро с фарами ездить начнешь...
- А, не до этого им теперь! - Пикин махнул рукой в сторону немцев. Вернемся? А то пробирает...
- Ко мне в землянку милости прошу, - сказал Серпилин. - Куранты послушаем, чайку попьем...
- Идите, я сейчас тоже приду, - сказал Пикин, - только захвачу одну вещь.
Он повернулся и пошел к своей землянке, а Серпилин и Бережной зашли в землянку Серпилина.
- Птицын, чайку нам сообразите, - сказал Серпилин своему ординарцу, проходя вместе с Бережным через переднее отделение землянки, которое он называл "предбанником".
В "предбаннике" стоял топчан Птицына, завешенный плащ-палаткой, и была сложена самодельная печка, зеркалом выходившая в другую, главную часть землянки.
- Что, в самом деле чай пить будем? - спросил Бережной, когда они сели за стол.
- В самом деле. Разве что Пикин мой план нарушит. Не обиделся, что покритиковал тебя при нем?
- При нем, не при нем, какая разница? Мы с Пикиным столько раз друг друга во всех видах видели, что какие уж секреты!
- Это, положим, верно, - сказал Серпилин.
А про себя подумал, что не задал бы такого вопроса - обиделся или не обиделся Бережной, если бы не та перемена в положении Бережного, что произошла недавно: был комиссаром дивизии, а стал, после приказа о единоначалии, замполитом. Приказ этот, по глубокому убеждению Серпилина, был совершенно правильный, он лишь ставил точки над "и", подтверждал то бытие, которое практически сложилось на войне. А если этот приказ где-то и менял отношения между командиром и политработником, то только там, где они по слабости командира или по взаимному непониманию складывались неверно, во вред войне, которая не новгородское вече! У них с Бережным, слава богу, этого не было. Однако Серпилин все же чувствовал, что Бережному в душе жаль с юности привычного и доброго слова "комиссар". Даже при наилучших отношениях в такой перемене служебного положения была своя боль.
То ли Бережной понял, о чем думает Серпилин, то ли сам думал об этом, но, с минуту просидев за столом, он сказал:
- Поменьше заботься, Федор Федорович, о том, чтобы меня в моем новом положении не задеть. Имей в виду, мы, политработники, о своих званиях в последнюю очередь заботимся!
- То есть это как понять? - спросил Серпилин. - Вы, политработники, борцы за идею, а мы, командный состав, только и мечтаем о чинах да званиях? Так, что ли?
- Вот это - другое дело, вот это я тебя узнаю! - рассмеялся Бережной. Вот так и дальше не будем друг другу спуска давать! А то я за последнее время заметил: ты меня, как инкубаторного цыпленка, все в вату заворачиваешь.
- Ну уж и в вату! - смущенно усмехнулся Серпилин и вдруг спросил о том, о чем уже давно собирался спросить: - А как у тебя в полках замполиты свое новое положение переживают?
- Ничего. Раз партия приказала - переживут, - сказал Бережной. - Только один Левашов со мной разговор имел, просился, как новые звания присвоят, сразу же дать ему строевую должность, не хочет ходить в заместителях у Барабанова, живет с ним как кошка с собакой. А что, из него добрый комбат выйдет!
- Может, и больше комбата выйдет, - задумчиво сказал Серпилин, - да полк жаль лишать такого политработника. А если Барабанов на полку останется, тем более.
- А он останется?
- Не растравляй рану. Знаешь же, что изнасиловали меня! Вот так отступишь, не поставишь вопрос на попа, а потом ночей не спишь: во что обойдется твой грех? Начинать наступление с командиром полка, в которого слабо верю, - мозоль на душе!
- Брось расстраиваться, Федор Федорович, - сказал Бережной, - дивизия у нас хорошая, один Барабанов обедни не испортит.
- Это как сказать!
Ординарец принес чайник, заварку и стаканы.
- Такие дела, комиссар, - по привычке называя так Бережного, сказал Серпилин, переждав, пока не вышел ординарец. - Сержусь на себя, что взял Барабанова. В первые дни приглядывался, мечтал, что командующий прав, а я ошибаюсь. Теперь ко всему выяснилось, что еще и пьет! Какие уж тут мечты! Тебе как, покрепче?
- Покрепче. После таких разговоров действительно только чай пить, рассмеялся Бережной.
- А вот и Пикин, - сказал сидевший лицом к дверям Серпилин. - Что это ты тащишь?
Пикин скинул полушубок и торжественно поставил на стол бутылку шампанского.
- Удивил! - сказал Серпилин.
- Сам удивляюсь, - подсел к столу Пикин. - Супруга еще ко дню рождения с оказией прислала, а я додержал. Откроем?
- Да уж потерпим до двадцати четырех, - сказал Серпилин. - Пока чаю выпей.
- Так подожду, - сказал Пикин. - Дай, Федор Федорович, итоги, что ты нам читал, хочу своими глазами...
Серпилин полез в карман гимнастерки и достал несколько листков, густо исписанных разборчивым писарским почерком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38