За то, что он выкрикнул в толпе имя месье Ролана, его избили, и он лежал без сознания в какой-то подворотне, а добровольцы шли и шли, распевая величайшую боевую песню всех времен и народов.
Он записывает все, чему стал свидетелем. Париж лихорадило. Десятого августа Дантон смел Собрание. Из своих комнат Чарльз Бриксгем слышал выстрелы со стороны Тюильри. Выбежав на улицу, он узнал, что швейцарская гвардия вырезана, а король с королевой взяты под стражу. Он не мог подобраться ближе, потому что на мостах собрались слишком большие толпы. Как бы то ни было, власть Национального собрания была свергнута. С благословения трех отцов террора – Дантона, Марата и Робеспьера – на площади Революции начала сечь головы гильотина.
А затем Чарльза Бриксгема настигла любовь.
Полагаю, юноша просто не смог устоять перед ней. Он слишком долго питался лозунгами вместо хлеба и не знал женщин; одной встречи ему хватило. Встреча произошла при любопытных обстоятельствах. Чарльз был в толпе под стенами Думы в день собрания коммуны – было шестнадцатое августа, через три дня после того, как королевскую семью заключили в Тампль. Вместе с парижанами он, приникнув к окну, слушал, как вершатся людские судьбы. Он слышал речь Робеспьера, говорившего о необходимости учреждения Революционного трибунала. «Это маленький строгий человечек, – пишет он, – с зеленоватым, в бородавках, похожим на огурец лицом и мелодичным голосом. Он стоит очень прямо и не шевелится, как будто боится, что с носа упадут очки». Затем выступил кто-то еще – Чарльз не описывает кто – с требованием крови. Чарльз Бриксгем выкрикнул проклятие, но он на тот момент от волнения почти потерял рассудок и не смог вспомнить ни одного французского слова. Он пискнул что-то по-английски, что окружающие приняли за возглас одобрения. В суматохе его спихнули с облюбованного насеста. Очнулся он под контрфорсом, по лицу его текли слезы. Над ним склонилась женщина в плаще с капюшоном.
Гай видел, что заинтриговал аудиторию. Он повернул медальон, и все увидели круглое женское лицо с красивыми глазами и твердым ртом.
– Она сказала ему: «Я понимаю по-английски. Милорд, должно быть, сошел с ума». На что наш дурачок воскликнул по-французски: «Долой проклятых якобинских убийц!» – и его услышали. Сзади него был контрфорс, рядом – женщина. Это кажется невозможным, но он держался целых пять минут, пока ему не переломили шпагу. Видимо, по ошибке беснующиеся парижане схватили кого-то еще. Серый плащ с капюшоном тащил его сквозь толпу. Они добрались до реки и сели на ступени, ведущие к маслянистой воде. Она не открыла ему, как ее зовут, сказав: «Faut pas faire des betises»; но зато она его поцеловала и пообещала: «Мы еще увидимся».
Вообразите себе, какое действие возымел тот случай на экзальтированного юнца, помешанного на политических идеалах, а о любви судившего по «Новой Элоизе». Незнакомка становится его богиней: он забывает обо всем, кроме нее. В письме отцу – ну и стиль! – он пишет: «В смертной женщине обрел я ангельский лик». Бриксгем-старший над ним подшучивает, дает, может, и грубые, но вполне практичные советы, приведшие в конце концов к временному приостановлению переписки. В следующий месяц Чарльз ушел из дома и, несмотря на то что в Париже лилась кровь, без устали бродил по улицам в поисках незнакомки.
Улицы Парижа стали скользкими от крови, а с его головы и волос не упал. Он снова встретил ее вечером первого дня первого года Республики, когда среди цветов и зелени была коронована Богиня Разума. Он увидел ее в полумраке; она выходила из дома на улице Тампль, с толстой, по виду бухгалтерской, книгой под мышкой. Чарльз сразу решил, что она исполняет какую-то благую миссию. Она обрадовалась ему, но проявила сдержанность. Они пошли в кабачок, где голова у него пошла кругом от вида «ангельского лика на смертной женщине» и от ее улыбок. Она предложила ему проводить его до дома; у него они провели три дня. Три дня, в месяц теплых дождей и желтеющих листьев. Три дня счастья. Она сказала: «Да, теперь мы должны пожениться, но еще не время» – и опять не сказала, как ее зовут. На четвертый день, когда он еще спал, она потихоньку собралась и ушла, оставив записку.
Он ничего не мог поделать. Он ждал долго. Он ни разу не встретил ее до промозглого января, когда был обезглавлен Людовик Капет, бывший французский король. Чарльз Бриксгем был свидетелем казни. Он видел все с большого расстояния, из толпы. В тот день взлетели цены на лестницы и театральные бинокли. В какой-то момент сосед одолжил ему подзорную трубу, и он увидел забрызганную кровью машину смерти и двух палачей в сером – они надевали рабочую одежду поверх обычной, чтобы не забрызгать ее. Трубу забрали у него в тот момент, когда к лестнице подвели маленького коренастого человечка, показавшегося Чарльзу удивленным. С Людовика Капета в одно мгновение сняли головной убор и зашпилили волосы. С удивительной слаженностью палачи подвели его к гильотине и нагнули так, что его шея оказалась точно под ножом. Чарльз закрыл глаза; за мгновение до того, как на площади поднялся оглушительный, невозможный рев, он услышал три глухих удара – это сработала гильотина.
Когда к гильотине подъехала телега, на которую погрузили голову и тело, Чарльз, спотыкаясь, пошел прочь. Он вспомнил, как ругался его сосед в толпе. Сосед с завистью сказал, что палач Сансон неплохо заработает на продаже волос с головы Луи Капета. И неожиданно, еще не оправившись от потрясения, Чарльз задумался над механикой всего действа. Куда увозят тела казненных – огромное количество трупов? Что делают с их одеждой и личными вещами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83