– Нас отравили. Беднягу Хея закололи. В наших… в моем кармане обнаружили некие посторонние предметы. Мой бывший служащий проник в помещение моей фирмы – ничего не тронул, ничего не украл, разве что затеял бессмысленный маскарад. Потом, судя по вашему рассказу, исчез через запертые двери. Я должен вам верить, поскольку должен верить собственным глазам и ушам. Но мне интересно, как вы объясняете его появление. Кстати, Фергюсон… говорил что-нибудь обо мне?
Мастерс весь подался к Шуману и впился в него взглядом.
– Да, сэр, сказал две вещи. Сказал, что египетское правительство наградило вас орденом за то, что вы воспроизвели процесс бальзамирования Девятнадцатой династии. Для меня все это полная абракадабра. А еще назвал вас преступником.
– Первое утверждение соответствует истине. Второе – нет.
Наступило молчание.
– Неужели вам больше нечего сказать, сэр? – спросил Мастерс. – Вы не хотите опровергнуть?..
– Опровержением является вся моя жизнь, – спокойно заметил Шуман. – Полагаю, к моим словам следует проявлять больше доверия, чем к словам вора. Жаль, что я не подал на него в суд. А он… не посмел встретиться со мной лицом к лицу и повторить свои обвинения!
Доктор Сандерс подумал, что давно не слыхал столь убедительной речи. Однако в поведении Шумана просматривалась какая-то неуверенность. Когда египтолог опустил голову, Сандерсу опять показалось, что ему ужасно хочется что-то сообщить, но он не решается.
А Мастерс неожиданно решился на смелый выпад, который сделал бы честь и самому сэру Генри Мерривейлу.
– Мистер Шуман, – спросил он, – кто убил Хея?
– Не знаю! – с недовольным видом отмахнулся Шуман и продолжил: – Атропин – странный яд. Сегодня утром я прочел о его свойствах. А вчера ночью на себе испытал его действие. У меня были галлюцинации. Напротив меня находились фрески, а на полке лежали книги в ярких обложках. Вдруг мне стало ужасно смешно – показалось, будто фрески оживают, а надписи на книгах светятся. Кто-то входил в комнату, выходил из нее – какие-то фигуры…
– Мистер Шуман, кто убил Хея? – снова спросил Мастерс.
– Не знаю, – брюзгливо повторил хозяин.
Старший инспектор сник.
– Допустим! Теперь перейдем к отравленным коктейлям. Не стану скрывать, ваши показания совпадают с рассказом других свидетелей. Однако они высказали версию, будто яд – дело рук постороннего злоумышленника, который незаметно проник в квартиру Хея и влил атропин в бокалы в то время, когда они без присмотра стояли в гостиной. Как по-вашему, это возможно?
– Нет, сэр. Стаканы были чистыми. Я смотрел на них, когда Хей разливал коктейли.
– Ага! – с довольным видом воскликнул Мастерс. – Но как же атропин попал в напитки?
Впервые с начала разговора лицо Шумана исказила досадливая гримаса. Он прикрыл глаза рукой.
– Друг мой, я не мастер сочинять ловкие истории. По моему скромному разумению, дело кажется таким простым, что мне непонятны ваши затруднения. Вы уверяете, что добавить яд в напитки за три-четыре минуты, пока в гостиной никого не было, невозможно. Почему? Если я верно вас понял, все упирается в то, что вы не обнаружили атропина в шейкере. Но представьте себе такую картину: предположим, злоумышленник все же влил яд и в шейкер, и в бокал сэра Денниса. Мы выпили коктейль и потеряли сознание. У преступника развязаны руки, он делает свое черное дело: хватает зонт-шпагу и закалывает Хея. Так почему бы ему не вымыть шейкер, не наполнить его снова коктейлем, на сей раз безвредным, и не оставить там, где вы его нашли? В результате вы, как и рассчитывал преступник, решили, что атропин добавили потом, в каждый отдельно взятый стакан. И посему подозрение падает на одного из нас. Если бы не счастливое стечение обстоятельств: все мы видели, как смешивались коктейли, – мы, пожалуй, и сами начали подозревать друг друга!
Шуман говорил убедительно и энергично, в конце даже закашлялся. На лице его появилось озабоченное выражение.
– Разумеется, вы учитываете данную версию? – спросил он.
– О да, сэр, мы все учитываем, – ворчливо ответил Мастерс, – однако это не значит, что мы обязаны всему верить. Значит, вы считаете, что убийца Фергюсон?
– Вовсе нет! Я гораздо милосерднее Фергюсона.
Тучи за окнами сгустились, и стало совсем темно. Роспись на саркофаге едва различалась; мебель утратила свой цвет, занавески, медный горшок на трехногом столике у саркофага и все прочее растворилось во мраке.
Мастерс что-то записал и закрыл блокнот.
– Последний вопрос, – предупредил он, – и я вас оставлю, пока. Мне бы хотелось получить подробное описание внешности Фергюсона, каким вы видели его в последний раз. Мне нужны его адрес, его привычки, куда он уехал – словом, все. Надеюсь, вы выполните мою просьбу?
– Не сейчас. Мы ведь виделись восемь, а то и все десять лет назад; кроме того, я еще не совсем оправился. Но наверное, я сумею описать его. Фергюсон! Да, я расскажу о нем все, что знаю; я так же заинтересован в нем, как и вы. Понимаете, я считал, что он умер.
– Умер?
– Я пришлю вам его описание после обеда, сэр, – повторил Шуман, с усилием вставая с дивана. – А пока… прошу меня извинить.
Причину столь резкой смены настроения Сандерс не понял; впрочем, возможно, Шуману просто изменили силы. Его лицо побледнело. Он стоял, завернувшись в одеяло, и казался меньше ростом, но в то же время величественнее, чем когда лежал; особенно выразительной была вытянутая рука. Выходя из гостиной, Сандерс чувствовал на себе пристальный взгляд Шумана и взгляд выцветших глаз на саркофаге. Даже невозмутимому старшему инспектору Мастерсу, когда тот оглянулся и заметил слежку, стало явно не по себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76