Пригнувшись к самой земле и перебирая по ней руками, пан Кшиштоф бросился бежать от настигавшего его огня.Поздним вечером с князем Александром Николаевичем случился второй удар. Княжна, которая всю вторую половину дня неотлучно провела у постели больного, хотя и не имела никаких медицинских познаний, сразу поняла, что ему сделалось хуже, и, ни о чем не думая, кроме как о том, что дед может сию минуту умереть, стремглав бросилась вниз и позвала на помощь.Вникнув в суть происходящего, командовавший стоявшими в усадьбе уланами капитан Жюно кликнул лекаря и приказал ему следовать за княжною и оказать хозяину дома необходимую помощь. Усатый рубака всякий раз видимо смягчался при появлении княжны и оказывал ей подчеркнутое почтение, не мешавшее, впрочем, его солдатам хозяйничать в усадьбе, как у себя дома.Поднявшись в спальню князя, лекарь-француз с первого взгляда определил удар и сказал, что надобно пустить кровь. Нехитрая эта операция была произведена им с большою ловкостью и без присутствия княжны, которой он строго-настрого велел покинуть комнату. Несмотря на владевшее ею беспокойство, княжна была благодарна лекарю за то, что он избавил ее от тягостного зрелища.Через какое-то время, показавшееся княжне Марии неимоверно долгим, дверь спальни растворилась, и оттуда вышел Архипыч, державший в обеих руках прикрытый испачканным в крови полотенцем медный таз. Седая голова старика-камердинера тряслась сильнее обычного, и казалось, что его самого впору укладывать в постель.Не чуя под собой ног, княжна вбежала в спальню и увидела лекаря, который, с засученными выше локтя рукавами рубашки, заканчивал убирать в саквояж свои неприятно блестевшие инструменты. Доктор был лысый, рыжеватый, пожилой, с длинным носом, который составлял как бы одну линию с покатым, заметно сужающимся кверху и переходящим в остроконечную макушку лбом. Редкий рыжеватый пух обрамлял эту бледную, масляно поблескивающую и отражающую дрожащие огоньки свечей макушку, спускаясь на щеки почти до самого подбородка разлохмаченными бакенбардами. На длинном докторском носу криво сидели очки, маленький подбородок и толстая, всегда оттопыренная как бы в недовольстве нижняя губа придавали доктору разительное сходство с верблюдом, коего изображение княжна видела в иллюстрированной книге по географии.– Принцесса, – сказал доктор, увидав стоявшую в дверях и не решавшуюся войти княжну, – мне жаль, принцесса. Я сделал все, что было в моих силах, но медицина, увы, не может творить чудеса, особенно когда речь идет о пожилых людях. Сейчас принц спит, и единственное, за что я могу ручаться, это что он доживет до утра. В остальном же вам остается положиться на бога и его безграничную милость к нам, грешным обитателям земли.Произнеся эту, видимо, заранее заготовленную речь, доктор подхватил саквояж и вознамерился покинуть комнату, но княжна остановила его.– Но скажите же, – с мольбою в голосе проговорила она, – есть ли надежда на выздоровление?Лекарь остановился и, ткнув указательным пальцем себе в переносицу, поправил сползшие очки. Вид убитой горем юной и прелестной княжны, видимо, тронул его, но он был всего-навсего полковой лекарь и в самом деле не умел творить чудеса. Ему приходилось видеть вещи куда более страшные, чём то, что он видел теперь. К тому же, он находил постигшую восьмидесятилетнего старика смерть от удара вполне естественной и даже своевременной – по крайней мере, более естественной и своевременной, чем гибель двадцатилетнего, в расцвете жизни и молодости красавца, умирающего от шока и потери крови с оторванными пушечным ядром обеими ногами, как это было под Смоленском.– Боюсь, принцесса, что отныне жизнь вашего родственника находится целиком в руках всевышнего, – сказал он, по возможности маскируя жестокость своих слов мягкостью тона. – Одно могу сказать вам определенно: третьего удара больной не переживет. Мне очень жаль, принцесса, поверьте.Лекарь вышел, оставив княжну в одиночестве привыкать к мысли о скорой кончине деда. Потянулись томительные часы без сна и покоя. Поначалу во дворе и во всем доме еще раздавались шум, голоса, топот и даже хоровое пение французских солдат, которым было что праздновать и которые с удовольствием и без церемоний воздавали должное винным погребам умирающего князя. На дворе горели костры, красные отсветы которых плясали на потолке княжеской спальни; выглянув один раз в окно, княжна увидела двоих улан, которые, едва держась на ногах от выпитого вина, со смехом рубили саблями принесенный из дома диван и бросали обломки в жарко горевший костер. Отвернувшись от этих двоих, Мария Андреевна заметила капитанского денщика, который спешил к возку капитана Жюно, неся в охапке старинные серебряные подсвечники из гостиной. Молодой лейтенант с аккуратными бачками и подстриженными по последней моде усами стоял на крыльце, вертя перед глазами золоченую шпагу, жалованную князю Вязмитинову еще императрицей Екатериной Великой. Эти признаки происходившего в доме грабежа оставили княжну вполне равнодушной: по сравнению с болезнью и, видимо, грядущей не за горами смертью князя потеря нескольких подсвечников и даже всего состояния представлялась Марии Андреевне не заслуживающим внимания пустяком.Слезы подступали к глазам, но княжна, сердито тряхнув головой, запретила себе плакать. Читая романы из светской жизни, она не раз с недоумением задавалась вопросом: почему это героини только и делают, что вздыхают, плачут и лишаются чувств при первом удобном случае, в то время как все и всегда делается за них и для них мужчинами, и делается порой далеко не самым лучшим образом, а так, что лучше бы и не делалось вовсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108