на целый год муж ее оставил, а теперь вернулся – другую себе привел, придется ей новой жене подчиняться, а ведь у той-то повадка городская, наглая… Теперь этот шепот снова обжег душу женщины и жег до тех пор, пока она не взорвалась, не завопила: «Я не пойду, не пойду!» Без конца повторяя эти слова, она видела, что процессия продолжает, свое движение. Она затопала ногами, одним рывком разорвала на себе платье сверху донизу, бросила сумочку из золотой чешуи, которую они ей подарили, и принялась каблуками вбивать ее в землю, все так же приговаривая: «Не пойду, не пойду, не пойду». Крестьянин внезапно обернулся и кинулся на жену, но окружающие перехватили его со словами «Салават, салават!…» . И он дал себя удержать. Для него главное было напугать этим рывком женщину, чтобы, она опять пошла с ними. Но она не подчинилась. Человек так и замер в атакующей позе, а прочие – в позах перехвата, поскольку никто не знал, что делать дальше. Казалось, время вдруг остановилось и все они превратились в изваяния. Но тут жена ювелира решительно и властно выступила вперед, словно участник какого-то пышного исторического спектакля, и громогласно возопила:
– Что вам нужно от этой прекрасной девушки? Оставьте ее! – Потом она обратила укоризненный взор на Трихвостня: – А ты что же стоишь столбом? Куда подевалась твоя сообразительность?
Тут и все остальные дрогнули, зашевелились, выходя из оцепенения. Жена ювелира заговорила снова:
– Ладно, не хочет она идти – ее воля. Никто ее не заставляет.
Она подошла к женщине – плечи той так и вздрагивали от рыданий, – накинула ей на спину шаль, которую держала в руках, укутала ее. Чуть помедлив, она привлекла женщину к себе, поцеловала, обняла. Ювелирша баюкала в своих объятиях хрупкую фигурку с маленькой крепкой грудью, тонкими руками, втягивала ноздрями ее запах, и внезапно все ее тело пронзило мучительное желание, она как будто забыла, где находится. Милосердие обернулось наслаждением.
Крестьянину надоел вынужденный перерыв; чтобы отыграться, он так саданул ногой по подвернувшемуся булыжнику, что камень полетел, словно пушечное ядро, но и человеку пришлось ухватиться обеими руками за ногу.
Женщина, все еще в объятиях жены ювелира, всхлипывала:
– Не пой-ду-у… Если я теперь пойду, вторая жена мне на шею сядет!
Улыбка сбежала с лица невесты, которая, кажется, только теперь начала понимать, что происходит. Жена ювелира, будто вестник гнева Господнего, изрекла:
– Это ваша вина, что вы ей как следует не объяснили. Ты говорил ей, ты, Трихвостень?
Потом она зашептала в ухо женщины – словно нежнейший ветерок, так любовно, так интимно, так близко: «Ну что ты говоришь, глупышка? Потерпи еще капельку!», что та раньше почувствовала прикосновение губ к своему уху, чем услышала ее слова. Свой же ответ: «Не стану я терпеть» – женщина совсем не услышала, так как и холм, и глинобитную стену, и шелковичные деревья, и кучи кизяка сотряс повелительный рык жены ювелира:
– Трихвостень!!
Зейнальпур Трихвостень выступил вперед и по данному ею знаку заговорил:
– Что же теперь на попятный идти? Люди ждут. Но жена ювелира грозно перебила его:
– Ну и напрасно ждут! При чем тут люди? Силой здесь не возьмешь, братец. Ведь никто ей не объяснил, что к чему. Может, ты объяснил? Нет, конечно… Ну так объясни!
Боль в ноге крестьянина утихла, и он опять поднял крик:
– Ну чего там, давай! Хватит! Пошли давай!
Из-за поворота стены у самого начала подъема показался молла верхом на осле. Он держал перед собой большую книгу регистрации браков, упираясь ею в потник, и поспешал наверх, в новый дом на холме, на праздничное торжество. Увидев толпу, он слез с осла и подошел к ним. Жена ювелира сделала своим спутникам знак приблизиться. Все, кроме невесты и крестьянина, подошли, образовав кольцо вокруг двух женщин. Они стояли у самого косогора, под холмами, там, где гряду навозных куч, скрытых под снегом на всем протяжении стены, разделяла тонкая струйка жижи, стремившаяся слиться с другими ручейками и лужицами и отправиться вниз. Жена ювелира опять доверительно зашептала в ухо женщины:
– Свадьба, душа моя, – это предлог! Мы хотим показать людям новые места, показать, какая хорошая у вас деревня, какое прекрасное новое здание построили, – чтобы о деревне добрая слава пошла!
Тут она подмигнула старосте, показывая, что настала его очередь говорить.
Староста подошел и загудел прямо в ухо молодой женщине:
– Для нашей деревни это очень хорошо будет. Ты деревне помочь должна! – И уступил место ювелиру.
Тот наклонился к женщине:
– «Что выгодно, то и разумно»!
Очередь дошла до Трихвостня. Тот заговорил с женщиной наставительно:
– Соглашайся. Человек должен хорошо понимать свое предназначение, исполнять обязательства, нести ответственность… – И он пропустил вперед моллу.
Молла, взывая к идее вечного мира и согласия, изрек:
– Долг твой – пойти, – и отступил, освобождая место Трихвостню.
– Отовсюду люди собрались, – сказал тот, – дожидаются все. Не заставляй их ждать понапрасну. Надо честь деревни отстоять!
Он опять поменялся местами с моллой. На этот раз молла намекнул на средства возмездия и кары в этом мире и заключил:
– В такие расходы вошли, людей собрали… Смирись, и я сам тебе вскорости развод выхлопочу.
После всех этих наставлений и уговоров отказываться и упрямиться было уже невозможно. Женщина согласилась вторично. Все уже двинулись было дальше, но тут обнаружилось, что она разодрала свое парадное платье. Староста, блюдущий деревенскую честь, объявил:
– Платье порвано!
– Но ведь другого у нее нет, – возразила жена ювелира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56