– Ты что, немой? Говори! А вы – выходите наружу!
Он не знал, что внутри пещеры нет никого, кто мог бы выйти наружу… Староста же там, наверху, наоборот, собирался лезть внутрь. Этого жандарму тоже не дано было знать. В сущности, староста тоже не больно много знал и не так-то уж хотел спускаться – только консультация с четками побудила его на такое предприятие. Дело оказалось трудным. Ему никак не удавалось, согнувшись, упереться руками в противоположные стенки колодца – мешал большой живот. Староста вынужден был сесть (а точнее, брякнулся на задницу), потом он, ерзая, пододвинулся к устью колодца, спустил ноги в шахту, затем сполз туда до половины, так что смог упереться локтями, а потом медленно заскользил вниз. Тут из глубины пещеры послышался голос чайханщика.
Страх, чайханщика развеялся, к нему вернулось самообладание, он даже чувствовал себя увереннее. Он не спеша поднялся из-за гробницы, перевел дух, с расстановкой, как бы проверяя на вкус весомость и значимость каждого слова, проговорил:
– Ты меня напугал!
Жандарм с резкостью человека, находящегося при исполнении, спросил:
– Зачем ты сюда явился?
– А что – запрещено? – откликнулся чайханщик заносчиво и нагло. – А ты зачем?
Разъясняя свои права, жандарм объявил еще раз:
– Я – жандарм.
И хотя чайханщик по голосу и по наружности уже узнал его, но, чтобы уколоть, уязвить его самолюбие, сказал:
– Откуда это известно?
– Ослеп ты, что ли? – зарычал жандарм. – Да я полицейский служащий! – И он указал на свою жандармскую форму.
Чайханщик хладнокровно возразил:
– Я тоже полицейский служащий. Жандарм опешил:
– Ты – полицейский?… Какой же ты полицейский? Чайханщик, указав на свою одежду, ответил:
– А ты что – не видишь? Я тайный агент.
С этими словами он вышел из-за гробницы и спрятался за одной из скульптур.
Жандарм ему не поверил, но в душе его все же шевельнулось сомнение, и он мысленно говорил себе: «Неизвестно, может, это и правда, может, он здесь расследует особо секретное дело, может, все его хождения в деревню были из-за какого-то тайного государственного поручения?… Надо соблюдать осторожность. Но и допрос прекращать нельзя!» Итак, преисполненный сомнений и колебаний, он опять шагнул вперед и сказал:
– Выкручиваешься… – Потом, помолчав, продолжал: – А где твое оружие?
Жандарм опасался, что, даже если тот и не полицейский агент, пистолет у него все равно есть. Чайханщик выглянул из-за статуи:
– Тайные агенты оружия не носят, головой работают! – И он ткнул пальцем себя в лоб, показывая, где сосредоточены его умственные способности.
Жандарм склонялся к тому, чтобы поверить, но на всякий случай предпринял еще одну попытку:
– Удостоверение есть?
Чайханщик, сообразив, что надо быть поактивнее, закричал в ответ:
– Проваливай отсюдова!
Он нагнулся, подхватил какую-то штуку из кучи, наваленной около гробницы, – предмет похож был на сосновую шишку, сделанную из чистого золота, – и замахнулся, как бы собираясь швырнуть шишкой в жандарма.
– Вот как сейчас врежу! Дождешься!
Жандарм, направившийся было к нему, замер, потом метнулся за статую, в ужасе выдохнув:
– Лимонка?…
Чайханщик же, напугав жандарма, сам окончательно успокоился; злорадно посмеиваясь над униженным противником, он ответил:
– Апельсинка!… – И многообещающе добавил: – Из чистого золота. Вместе попользуемся.
Противозаконные дела всегда вызывали у жандарма отвращение, мысль о возможном соучастии с этим подонком бросила его в дрожь, потом его охватила ярость, и он вскричал на всю пещеру:
– Заткнись! Бесчестный вор! Это все – памятники древности. Ты должен пойти и сообщить о них в центр по науке и искусству. А не разворовывать. А ну живо, пошли!
И он четким шагом, с решительными и твердыми намерениями двинулся вперед, словно полицейский участок помещался тут же в пещере, третья дверь слева, и он безотлагательно передаст преступника в лапы закона, в жесткие тиски правосудия.
Но чайханщик непочтительно отрезал:
– Не подходи!
По-прежнему сурово жандарм приказал:
– Положи назад!
– Мотай отсюдова!
– Кому сказал, положи!
Тут жандарм, содрогаясь от негодования, нашарил рукой большую хрустальную чашу, оправленную в золото, – она стояла на гробнице, перед изваянием, за которым он прятался, – схватился за нее, как бы собираясь использовать в целях самозащиты, но передумал и сказал:
– Если в тебе осталась совесть, ты понимать должен: все эти вещи охранять надо. Это и есть отечество! Это и есть история! Отечество – это древняя история!
Чайханщик, который больше привык размышлять насчет содержимого кассы да большого медного самовара, поджал губы. Он не очень-то понял яркую речь жандарма, но пылкость ее натолкнула его на размышления. Он испытывал колебания, связанные, однако, не с тем, что он слышал, а с его собственными планами и намерениями. Вслух он сказал:
– Ну ладно, ладно, болтай себе, только не подходи. Но жандарм не отставал:
– Не подходить?! Угрожаешь мне, да?
Он был так возмущен неуважением к его должности и мундиру, что потерял власть над собой и вместо оскорбительного ответа запустил в чайханщика чашей. Угодив в камень гробницы, старинная чаша, конечно, разлетелась на куски. Чайханщик завопил:
– Такая твоя охрана?… Ты же сам ее и расколотил! – И метнул в жандарма золотой шишкой.
Жандарм, пригнув голову, спрятался за статуей, крича:
– Не бросай! Не бросай!
Но тот хватал шишки одну за другой и швырял в жандарма, наступая. Жандарм опять крикнул:
– Тебе говорю, не бросай! Прекрати!
– Коли ты прав, давай докажи! – возразил чайханщик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56