Дон Бернардо вышел на улицу как раз тогда, когда пылал дом Родриго Постиго, а сам хозяин, сбежав через черный ход, гнал коня во весь опор, так что искры из-под копыт летели. Еще до зари к дону Бернардо явились его брат Игнасио, Мигель Самора и другие законоведы с просьбой дать им коней для неминуемой стычки. Граф де Бенавенте рассорился с городами Сигалесом и Фуэнсалданьей и опасается столкновения. Дон Бернардо колебался, ворчал. Зачем отдавать Лусеро, это благородное животное, в какую-то передрягу на погибель? «Надо что-то делать, Бернардо, напрячь все силы, но не позволить, чтобы нас покорили». Дон Бернардо, слегка устыдившись своего малодушия, в конце концов уступил, отдал коней. Лусеро к вечеру вернулся невредимым, но Храбрец пал среди виноградников Сигалеса. На крупе Лусеро дон Игнасио привез Мигеля Самору, оба они зашли к Бернардо и выпили для храбрости по несколько стаканов вина из Руэды. Сдержать народ невозможно, единственное, что на него действовало, это угрозы графа де Бенавенте. Но не помогли графу ни его титул, ни богатство, ни высокое положение. Его замок в Сигалесе был осажден буйной толпой и разграблен. Картины, одежду, дорогую мебель разъяренные люди сожгли на выгоне. В окрестностях произошла перестрелка с отрядом кардинала, и Храбрец не посрамив своего имени, пал в бою.
Дон Бернардо слушал эти истории, столь близко его касавшиеся, с тяжелым сердцем. Он был человек не слишком отважный, пламенные речи не вдохновляли его, но, напротив, угнетали. На следующий день он рассказал Петре Грегорио последние новости. В самые острые моменты, например, при описании осады замка, девушка хлопала в ладоши, будто присутствовала при сражении добрых и злых людей. Она была решительно настроена против фламандцев. Бернардо с удивлением спросил, чем они ей досадили. «Они хотят здесь командовать, это любой дурак знает», – сказала она Правда, разговор с Петрой на эти серьезные темы происходил в обстановке не слишком пристойной – обнаженную грудь девушки прикрывали лишь белые бусы из амбры и галактита, которые он ей подарил. И рассказы эти повторялись каждый день в двух домах: Игнасио снабжал его новостями и газетками у себя дома, а Бернардо в свой черед, в менее серьезной обстановке, повторял это в доме своей любовницы.
Так Бернардо узнал об изгнании аристократов из Саламанки, осуществленным Мальдонадо об учреждении Священной Хунты в Авиле для объединения народных движений, о визите Падильи, Браво и Мальдонадо, нанесенном королеве-матери и о благосклонном их приеме Падилья, Браво, Мальдонадо – вожди восставших, поднимали вопрос о состоянии здоровья королевы-матери, стремясь умалить власть Карла I.

. Но мало-помалу новости стали принимать менее оптимистическую окраску: король в Германии отказался принять посланцев восставших, и они вернулись угнетенные и оскорбленные. Отдельные города уже не ладили между собой, даже андалузские комунеросы отошли от прочих и согласились подчиняться королю… Дон Бернардо невозмутимо выслушивал брата и размышлял: сегодня, как всегда, хромает организация, цели не ясны и плохо определены. Города отдались в подчинение аристократам второго ранга, и высшая знать этим воспользовалась. И ради этого я пожертвовал моим благородным Храбрецом? Однако Игнасио неумолимо продолжал перечислять подробности трагедии: Хунта, отправив королю оскорбительное послание, пыталась увезти донью Хуану из Тордесильяса и грозилась перевешать в Медине сторонников короля. Комунеросы и король вступили в бой под Вильяларом Вильялар – город в провинции Вальядолид.

, и повстанцы потерпели поражение. Была страшная резня, больше тысячи погибших. Падилья, Браво и Мальдонадо были обезглавлены.
В Вальядолиде воцарилась печаль. Возвращались голодные, изможденные солдаты на раненых конях, безоружные, оборванные пехотинцы брели по Корредере, направляясь в монастырь Сан Пабло. Шли, не помня себя от скорби, ни на что не надеясь. В сборище ремесленников на Рыночной площади в этот вечер слышался приглушенный ропот, люди понуро бродили по улицам, не зная, кого винить в поражении. Шел в их потоке и Бернардо Сальседо, огорченный, но также довольный тем, что наконец наступил кризис, что вся эта сумятица закончилась. Петру Грегорио он застал в странном виде: она стояла перед дверью в черной крестьянской нижней юбке и верхней с разрезом спереди; низкий ворот открывал голую шею без бус. Со слезами на глазах она сказала:
– Папочка, нас разбили.
Бернардо Сальседо ласково ее обнял. За его внешней неутолимой похотью таилась редко проявлявшаяся нежность. Внезапно он сбросил с себя короткий плащ и повесил его на спинку стула.
– Ох, – сказал он, подойдя к Петре, – красивым женщинам не следует вмешиваться в эти грязные дела.
Он снова обнял ее, а она воспользовалась этим, чтобы просунуть ногу в разрез верхней юбки и вставить ее между ступнями Сальседо.
– Что ты делаешь? – изумленно спросил дон Бернардо. – Чего ты хочешь?
Она высвободилась из его объятий и сняла верхнюю юбку через голову. Потом развязала пояс нижней юбки, и та соскользнула на пол. Тут Петра, расхохотавшись, резво побежала по коридору.
– Вот так, папочка, мы должны освобождаться от своих огорчений! Ну-ка, поймай меня! – крикнула она.
Он бежал неуклюже, натыкаясь на мебель, и, хотя был одержим жгучим желанием, думал об изменчивости девушки. Плакала она всерьез или же это ей нужно было лишь для того, чтобы его распалить? Его снова одолело сомнение в искренности Петры Грегорио. Знает ли он ее по-настоящему или же знает лишь то, что она непостижима?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132