Этот срок пришел семнадцатого февраля, в безоблачный, ясный день ранней весны. Слуга Висенте накануне почистил и подготовил карету, чтобы повезти в Ла-Мангу своего хозяина и дона Игнасио. Донья Габриэла предпочла остаться дома. Поскольку у Тео не было матери, она полагала свое присутствие неуместным. Но в действительности все это ее пугало. Сиприано в костюме из роскошной парчи и шелка с богатой вышивкой и дорогим кулоном на жабо камзола заехал за дядей. Оидор Канцелярии в камзоле ярко-красного атласа с пышными рукавами, казалось, сошел с картины, что заставило Сиприано подумать о том, в каких нарядах их встретят в Ла-Манге. Обогнув все заросшие участки дороги, которые он хорошо изучил, карета остановилась перед увитой виноградом входной дверью напротив колодца. Во дворе никого не было. Даже собак и гусей куда-то попрятали, а когда Октавия, служанка из Пеньяфлора, открыла гостям дверь, Сиприано не узнал ее в нарядной токе и блузе. В гостиной, возле камина, восседал в плетеном кресле, как на троне, ожидавший их дон Сегундо Сентено. Шевелюра и борода у него были аккуратно подстрижены, вместо колпака на голове красовалась круглая шапочка. Сиприано, входя, заметил перемену и вздохнул с облегчением. Но когда дон Сегундо встал, чтобы приветствовать его дядю, кровь прилила к его лицу – он увидел, что старик вырядился в штаны с прорезями, какие ввели в моду в Испании немецкие ландскнехты тридцать лет назад. Вид у старика был весьма нелепый, однако это вскоре забылось благодаря его поразительной естественности, особенно заметной из-за старания употреблять выражения, для него непривычные. Церемониал знакомства продолжило появление Теодомиры в не менее неудачном наряде: черная юбка с коротким шлейфом, которая должна была скрыть ее полноту, большая мантилья из плотного шелка. И все равно ее фигура производила впечатление чрезвычайно массивной. Даже дядя Игнасио, который был среднего роста, оказался ниже еe. Но самым удивительным был контраст между этими четырьмя персонажами, облаченными в праздничные наряды, и почти голой, поражавшей убожеством гостиной с пылающим очагом, которая служила им как бы театральной сценой.
Дон Сегундо с гордостью показал гостю свои владения, а затем завел речь о подписанном с его племянником контракте, который, как он надеется, «будет спешествовать» их взаимной выгоде. Немало времени он посвятил восхвалению сельской жизни, расписывая ее достоинства. Высокое звание оидора Канцелярии было им оценено в полной мере, и оба они договорились после обеда подписать брачный контракт без присутствия заинтересованных лиц.
Когда сели за стол, привычка взяла верх над приличиями – дон Сегундо роздал гостям пирог с бараниной и яйца со шпинатом, так и не сняв шапки, и снял ее лишь тогда, когда Октавия стала подавать жаркое, и он заметил возмущенные гримасы дочери. Под конец, вволю поев и изрядно выпив, дон Сегундо, побагровев и сложив руки на животе, с минуту посидел неподвижно, пока не рыгнул, после чего сам пожелал себе «на здоровье» и привел поговорку, опять-таки восхваляющую жизнь в деревне в сравнении с городской и достоинства деревенской пищи.
– В пышных хоромах, сами знаете, кругом блеск и шик, а на тарелках – пшик.
Когда ж они остались вдвоем, дон Сегундо стал обращаться к дону Игнасио еще более церемонно, величая его «сеньор оидор» или «дон Сальседо». По всему было видно, что он хорошо подготовился и был намерен выдать дочь замуж, хотя бы пришлось ему лишиться любимого колпака. Оидору, обескураженному деревенской примитивностью скотовода, хотелось поскорее покончить с этим делом – с первых минут визита он чувствовал себя пренеприятно. Желание его исполнилось, все условия контракта были подписаны без каких-либо помех. Дон Сегундо Сентено давал в приданое своей дочери Теодомире сущий пустяк – тысячу дукатов, а дон Игнасио Сальседо обязался вручить дону Сегундо Сентено в виде подарка невесте при венчании пятьсот дукатов. С этого момента дон Сегундо стал говорить в полный голос и, всякий раз, открывая рот, хлопал дона Игнасио по плечу, как старого друга. По всей видимости, сумма названного символического «выкупа» за дочь произвела на него наилучшее впечатление. Также и оидор остался доволен размером приданого. Похоже было, что дон Сегундо вовсе не такой отпетый скряга. Договорившись насчет брачного контракта, дон Сегундо заявил тоном, не терпящим возражений, что венчание, «ежели дон Сальседо не против», совершится в приходской церкви Пеньяфлор-де-ла-Орниха пятого июня в девять часов утра. А «банкет», поскольку круг его знакомств ограничен, будет отпразднован по-семейному, в переднем дворе его сельского дома, возле овчарен, в привычной ему обстановке. Дон Игнасио дал свое согласие, но когда в сумерки они с племянником ехали в карете по дороге через Вильянублу, он попытался объяснить Сиприано, насколько этот брак будет неравным.
– Разреши тебя спросить, твой будущий тесть отпускает бороду или просто не бреется? Можно подумать, что это одно и то же, но на самом-то деле вовсе нет.
Сиприано расхохотался. Кларет из Сингалеса оказал свое действие, и дядино замечание его позабавило.
– С…сегодня он оделся франтом, – сказал Сиприано. – Штаны ландскнехта – просто чудо. Надеюсь, в день свадьбы тетя оценит это наряд.
Иронический тон племянника обезоружил дона Игнасио. Садясь в карету, он надеялся заставить жениха одуматься – по его мнению, две их семьи никак не смогли бы поладить. Он все же высказал это, но Сиприано возразил, что его не смущают подобные светские предрассудки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132