В конце концов, барыне пришлось напомнить своей горничной обо всем, что она для нее сделала, и тут Варвара принялась отвечать, возражать, вот до чего она была глупа.
А может, и очень умна, если хотела довести дело до точки и вырваться отсюда? Барыня сказала:
– Я вырвала тебя из львиных когтей.
– Что до этого, – ответила Варвара, – то мне и без вас было бы не хуже.
– Вот твоя благодарность! – воскликнула барыня.
– То ли нам говорить об этом, то ли молчать, – сказала Варвара. – Если б меня и приговорили, то все равно не больше, как на несколько месяцев, и тем бы все и кончилось!
Барыня мгновенно лишается языка, некоторое время стоит и только открывает рот и опять закрывает. Первое слово, какое ей удается произнести – расчет!
Варвара только и ответила:
– Да, да, как вам будет угодно!
Следующие за этим дни Варвара прожила дома, у родителей. Но там ей нельзя было оставаться. Мать, правда, торговала теперь кофеем, и к ней приходило много народу, но Варвара не могла на это прожить, а может, у нее были и другие веские причины желать прочного положения. И вот, сегодня она вскинула на спину узел с платьем и пустилась в путь. Теперь все зависит от того, примет ли ее Аксель Стрем! Но она устроила так, что в прошлое воскресенье их огласили в церкви.
Льет дождь, дорога грязная, но Варвара идет. Вечереет, но так как до дня Святого Олафа далеко, еще светло. Бедняжка Варвара, она не жалеет себя, она идет за своим делом, и ей надо идти в определенное место и начинать очередную борьбу. Собственно говоря, она никогда не жалела себя, никогда не линилась, зато она и красива и тонка станом. У Варвары быстрое соображение, и она часто пользуется им на собственную погибель, но чего же иного можно ожидать? Она научилась перебиваться из кулька в рогожку, но сумела сохранить много хороших качеств, смерть ребенка для нее ничто, но живому ребенку она способна дать конфетку. Потом у нее замечательный музыкальный слух, она чувствительно и верно тренькает на гитаре и поет сипловатым голосом, ее очень приятно и чуть-чуть грустно слушать. Нет, жалеть себя так мало, что давно уже выбросила всю себя за борт и не замечает при этом никакой потери. Изредка она плачет, и сердце у нее разрывается над тем или иным случаем в ее жизни; так полагается, это от песен, которые она поет, это говорит в ней поэзия и милый дружок, она обманывала этим и самое себя и многих других. Будь у нее сегодня с собой гитара, она нынче же вечером поиграла бы Акселю.
Она подгоняет так, чтобы прийти попозже, и когда входит во двор, в Лунном все тихо. Ага, Аксель уже выкосил двор и убрал часть сена! Она соображает, что Олина по старости лет, наверное, спит в горнице, а Аксель – на сеновале, где когда-то спала она сама. Она подходит к знакомой двери, волнуясь, как вор, потом тихонько окликает: – Аксель!
– Что это! – сразу отвечает Аксель.
– Ничего, это только я, – говорит Варвара и входит. – Пожалуй, ты не пустишь меня ночью? – говорит она.
Аксель смотрит на нее:
– А, так это ты, – говорит он, наконец. – Куда ты собралась?
– Это зависит прежде всего от того, нужна ли тебе помощница на лето, – отвечает она.
Аксель думает с минуту, потом спрашивает:
– А ты разве ушла оттуда, где жила?
– Да, я рассчиталась у ленсмана.
– Мне, пожалуй, понадобится работница, – говорит Аксель. – Но что это значит: ты разве надумала вернуться?
– Да нет, не беспокойся, – отвечает Варвара. – Я завтра пойду дальше, я иду в Селланро и за перервал, у меня там есть место.
– Разве тебя там наняли?
– Мне, пожалуй, понадобится работница, – повторяет Аксель.
Она совершенно промокла, но в узле у нее белье и платье, и она хочет переодеться.
– Ты не обращай на меня внимания, – говорит Аксель, слегка отодвигаясь к двери.
Варвара снимает мокрое платье, и во время разговора Аксель часто поворачивает к ней голову.
– Ну, а теперь выйди на минутку! – говорит Варвара.
– На улицу? – отвечает он.
И правда, погода была не такая, чтоб выходить на улицу. Он стоит и смотрит, как она обнажается все больше и больше, прямо глаз не оторвать; да и Варвара такая рассеянная: она отлично могла бы надевать сухую одежду по мере того, как снимала бы мокрую, но она так не делала. Рубашка ужасно тоненькая и прилипла к телу, вот она расстегнула ее на одном плече и отворачивается, какая она ловкая. Он замолкает в эту минуту, как мертвый, и видит, что она делает всего одно или два движения и спускает с себя рубашку, «Вот замечательно сделано,» подумал он. А она стоит себе, как ни в чем не бывало.
Немного погодя, они лежат и разговаривают. Да, ему нужна работница, это верно.
– Да, я слыхала, – говорит Варвара.
Он начал косить, ведь запасти сено надо на целый год, а он совсем один, Варвара сама может понять, как ему трудно.
Да, Варвара все понимала.
С другой стороны, ведь Варвара сама удрала в тот раз и оставила его без работницы, он не забыл ей этого, да еще прихватила с собой кольца. И в довершение издевательства газета ее продолжала получаться, эта бергенская газета, от которой он никак не мог отделаться; ему пришлось потом заплатить еще за целый год.
– Вот-то бесстыжая газета! – сказала Варвара, соглашаясь с ним во всем.
Но в виду такой огромной уступчивости, и Аксель не мог же вести себя, как зверь; он признал, что у Варвары были основания сердиться на него за то, что он отнял место у ее отца на телеграфе.
– Да впрочем, отец твой может опять забрать свой телеграф, – сказал он, – я не гонюсь за ним, это только трата времени.
– Правда, – согласилась Варвара.
Аксель подумал с минуту, потом спросил напрямик:
– Так как же, ты проживешь только лето?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116