кушетку и стулья тоже поднимали, а потом поменяли местами. На кухне переворошили посуду, еду в холодильнике тоже перевернули. Даже простыни были сдернуты с кровати, верхнее покрывало сползло углом на пол. Я подошел к своему столу у дальней стены и наконец понял, зачем они приходили.
У меня забрали папку с копией дела.
* * *
Следующий час я провел, занимаясь непредвиденным, но, после короткого размышления, вполне естественным делом — прошелся по всему дому, отмывая, выметая, пылесося все и вся. Снял белье с постели и засунул в мешок для прачечной, туда же добавил весь свой небогатый гардероб из шкафа. Перемыл все чашки и тарелки, ножи и вилки, обдал кипятком и оставил сохнуть на полке. Когда я закончил непредвиденную генеральную уборку, пот лил с меня в три ручья, мои руки и лицо были в грязи, одежда прилипла к спине, но я чувствовал, что я хоть немного привел свое жилище в порядок после вторжения. Не сделай я этого, на всем бы остался отпечаток их прикосновений.
Закончив с уборкой, я сходил в душ и переоделся в одежду, которая была у меня в сумке в машине. Потом попытался позвонить Пелтье, но трубку никто не брал. Я хотел предупредить его о возможном вторжении: кто бы ни были те, кто побывал у меня, они могли бы проделать то же самое и с ним. У старика включался автоответчик. Я оставил сообщение с просьбой позвонить мне.
Сдав вещи в прачечную на Оак-Хилл, я развернулся и направился в гараж на Горхам-стрит, неподалеку от моего дома. Открыл своим ключом одну из секций, в которой держал вещи, доставшиеся мне от деда, и кое-что из бруклинского дома, в котором мы недолго жили вместе с женой и дочкой. Я сидел на краю ящика и внимательно просматривал полицейские отчеты, особенно внимательно те, которые подготовил Лутц: он был ответственным за расследование обстоятельств гибели Грэйс Пелтье, и его причастность к этому делу мне не очень нравилась. Но в подготовленных им заключениях не было ничего такого, что подкрепило бы мои подозрения. Он сделал абсолютно адекватную работу, вплоть до того, что побеседовал с недосягаемым Картером Парагоном.
Дома я прошел в спальню и вытащил из стены восемнадцатидюймовый фрагмент отделки, который располагался за комодом. Из сделанного мною когда-то углубления-тайника достал сверток, обернутый промасленной тканью. Два других — один побольше, другой поменьше — тоже лежали в тайнике, но я не стал к ним прикасаться. Я отнес сверток на кухню, подстелил на столе газету и достал пистолет.
Это был «смит-вессон», третье поколение, модель 1076, десятимиллиметровая версия, разработанная специально для ФБР. У меня была подобная модель около года, пока я не потерял его в озере на севере Мэна, уходя от погони. Я даже был слегка рад избавиться от того пистолета: им я вытворял жуткие вещи, он был выражением всего самого отвратительного во мне.
Но спустя две недели меня нашел новый ствол калибра 1076. Его послал Луис, а доставил один из его посыльных, огромный чернокожий парень в майке с надписью «Клан киллеров». Через пару часов мне позвонил Луис.
— Он мне не нужен, — сказал я, — меня тошнит от оружия, особенно от этой модели.
— Это тебе сейчас так кажется, — возразил Луис, — но у тебя раньше был такой пистолет. Ты использовал его, потому что тебя вынудили, и у тебя неплохо получалось. Возможно, придет день, когда ты будешь рад тому, что он с тобой.
И, вместо того чтобы выбросить его, я завернул «смит-вессон» в промасленные тряпки. Та же участь ждала отцовский кольт 30-го калибра и девятимиллиметровый полуавтоматический «хеклер-кох», на который у меня не было разрешения. В итоге я сделал углубление в стене, куда спрятал оружие. С глаз долой — из сердца вон, так сказать.
Сейчас, открыв защелку слева от рукоятки, я вытащил магазин. На всякий случай отодвинул затвор, автоматически следуя привычным правилам предосторожности. Затем в течение получаса я прочищал и смазывал пистолет, зарядил его и навел на дверь. Даже полностью заряженный, он весил не более двух с половиной фунтов. Я провел большим пальцем по его контурам, нащупал серийный номер изнутри и ощутил неизъяснимый страх.
Внутри каждого из нас кроется тьма, резерв боли, обиды и злобы, который мы можем задействовать, когда нам необходимо. Большинству из нас практически не приходится к нему обращаться. Так и должно быть, потому что каждый раз, погружаясь в этот омут, ты платишь по-крупному, теряя частицу того доброго, светлого, достойного, что есть в тебе. И каждый раз приходится спускаться глубже и глубже в темноту. Странные создания существуют в этой бездне, освещаемые ненасытным огнем, питающим только страсть выжить и убить. Опасность в том, что, погружаясь в эти воды, однажды ты можешь нырнуть так далеко, что уже не вернешься на поверхность. Уступишь этой бездне — и пропадешь навеки.
Глядя на заряженный пистолет, чувствуя его тяжесть, я был словно на краю этого омута, меня обжигал огонь, я слышал холодный плеск волн, призывающих меня погрузиться в их глубины. Я не решался посмотреть вниз из-за боязни увидеть там отражение.
Мне захотелось как-то встряхнуться, я встал и проверил сообщения на автоответчике. Один раз позвонила Рейчел, чтобы сказать мне «привет». Я немедленно перезвонил ей. Раздался второй гудок, и она сняла трубку.
— Приветик, я достала билеты на «Клеопатру».
— Отлично.
— Маловато энтузиазма в голосе, я бы сказала.
— У меня был неважный день. На меня напал полицейский за то, что я прикалывался над его мировоззренческой системой, а еще мне грозили снести голову клюшкой для гольфа.
— А ты как всегда был само обаяние, — съехидничала она, прежде чем ее голос стал серьезным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117